Огненные птицы
Шрифт:
Казалось Ирэн не способна была расслышать в словах Лили то, что та действительно имела в виду под «тяжелым годом».
– Ты знаешь, а худоба тебе к лицу. Надеюсь, что теперь все у тебя пойдет к лучшему…
– Да, да, конечно, – поспешила заверить ее Лили.
Ирэн повернулась к большому старинному зеркалу. Ей было сейчас пятьдесят семь, но в ее пышной шевелюре не появилось ни одного седого волоска. Она сохраняла и доныне свой светло-пепельный цвет. Прическа была прежней. Волосы Ирэн
– Лили, – спросила она дочь, – а ты счастлива? У тебя все хорошо?
– У меня все великолепно, – отпарировала Лили. – Я люблю свою работу, и вообще у меня все хорошо. Все мои заказчики меня обожают…
– Жизнь далеко не проста, – мягко произнесла Ирэн. – Ты планируешь остаться в Англии навсегда?
– Еще не знаю, – утверждение, которое предшествовало вопросу, Лили предпочла пропустить мимо ушей. – Вероятно. Но не позволяю себе строить никаких далеко идущих планов.
Ирэн улыбнулась.
– Ты молода и почему бы тебе себе это не позволить? Сейчас даже я могу себе такое позволить…
А вот здесь начиналась еще одна запретная тема. Ирэн должна была отхватить за дом целое состояние. Почти год она находилась в разъездах. Конечно, и речи не могло быть, чтобы она швырялась деньгами. Лили знала свою мать и была уверена, что дальше дешевеньких туров, да грошовых отельчиков ее фантазии не шли.
– Мать, ты что, продала Констэбля?
Ирэн не смотрела на нее.
– Нет. Он не продается. Я уже говорила тебе об этом.
То же самое глупое утверждение, что и раньше. Точь-в-точь, как тогда. Но, может быть, Констэбль принадлежал вовсе не ей, а кому-нибудь еще? Но ведь он висел на стене дома на Вудс-роуд со времен Аманды и Сэма, значит этого не могло быть. Вообще это все походило на отговорку, рассчитанную на дураков. Господи, она же дала себе зарок, что эта встреча не обратится в битву.
– Что же нам предстоит осмотреть в Париже? – спросила Лили, решив сменить тему.
И они несколько минут занимались изучением туристских путеводителей и проспектов и составляли план экскурсий в Версаль и Лувр.
В течение следующих трех дней Ирэн расспрашивала Лили о ее жизни в Лондоне, а на четвертый спросила:
– Не сочти за любопытство с моей стороны, но тебе ведь почти двадцать три. У тебя есть приятель?
– Не могу сказать, что есть. – Лили сосредоточенно разглядывала омлет в своей тарелке. – У меня очень много приятелей, но какого-то одного, особого, нет.
– Куда это годится? Но ведь кто-то у тебя был? Когда ты только приехала в Лондон. Ты упоминала о нем в своих первых письмах, в основном, между строк. Его звали, по-моему Энди? Это что,
– Достопочтенный Эндрью Мендоза… – Лили заметила, что в глазах Ирэн что-то мелькнуло, губы поджались.
Что-то было такое в словах Лили, что заставляло мать скрывать свои чувства. Лили не собиралась копаться в этом и поспешила прекратить этот разговор.
– Может, мы не будем говорить об Энди?
К Ирэн настолько быстро вернулось самообладание, что Лили даже подумала, уж не почудилось ли ей.
– Как хочешь… – ответила Ирэн. – Лили, доешь, пожалуйста, обед, тебе это необходимо.
Позже, когда они допили кофе и уже собирались покидать маленькое кафе, чтобы отправиться в музей мебели, который захотела посетить Лили, Ирэн задала еще один вопрос:
– Я не ошибаюсь, полагая, что теперь ты не поддерживаешь отношений с этим Энди Мендоза?
– Ты абсолютно права, настолько права, что и вообразить трудно и, если пользоваться твоим безукоризненным языком, то Энди прекратил со мной всякие отношения примерно два года назад.
Ирэн аккуратно вытерла губы бумажной салфеткой.
– У меня нет намерений встревать в твою личную жизнь, Лили. Мне лишь хочется, чтобы ты оставалась счастливой.
– Да, мать. Я это понимаю. Ну что, пойдем? А то можем опоздать.
В некотором смысле Ирэн во время своего пребывания вместе с дочерью в Париже могла даже расслабиться: девочка превратилась в молодую женщину, и у матери уже не было необходимости ходить за ней по пятам, изнывая от беспокойства, что дочь сделает что-то не так и что ее придется поучать. За исключением разве что одного.
– Лили, а волосы твои такие же, как и прежде, но не хочется ли тебе хоть что-нибудь с ними сделать?
У Лили в ушах зазвучало эхо давних фраз: «Ты не красавица, Лили, но волосы твои изумительны…»
– Они мне нравятся и такими, – отрезала Лили.
Сегодня ее роскошная тяжелая грива была завязана на затылке. Бывали дни, когда она позволяла волосам спадать на плечи, и ее лицо очень выигрывало от такого медно-красноватого обрамления.
– Я их мою самое малое три раза в неделю, – добавила она. – Как мне всегда советовала моя мать.
– Я не говорю о том, что они грязные, – с оттенком раздражения пояснила Ирэн. – Но ты уже не девочка. И тебе следует подумать о какой-то настоящей прическе.
– Для прически они, пожалуй, немного жестковаты. И не могу же я бросить все и заниматься перманентами и завивками. У меня нет времени.
– Нет, речь идет не о завивке. – Ирэн подумала немного. – Ты не помнишь ту картину, которую мы видели в одной галерее на Левом берегу Сены?
Они видели сотни картин в десятках галерей.