Огненные версты
Шрифт:
— Не время спать, товарищ подполковник. — Узнаю по голосу — говорит командир Свердловской бригады полковник Жуков. Откуда? Каким ветром? Ведь его бригада левее от нас километрах в двух-трех.
Отбрасываю в сторону тулуп, обнимаюсь с комбригом, здороваюсь с его начальником политотдела подполковником И. Скопом. В это время передают сводку Совинформбюро. Диктор читает:
«…в результате стремительного удара танковых соединений и пехоты овладели областным центром Украины городом Каменец-Подольский — сильным опорным пунктом
Не послышалось ли «полковника Фомичева». Может быть, ошибка?
— Я только из штаба корпуса, — упреждает меня Жуков. — Тебе присвоено звание «полковник».
Куда девался лейтенант Ясиновский? Где ординарец Собко? А вот он, калачиком свернулся в углу и спит крепким сном. Тихонько толкаю Марка Наумовича за плечо. Не слышит. Устал тоже. Почти семь суток не смыкал глаз.
Нащупал вещмешок, с которым ординарец даже во сне не расставался, вынул консервы. Подсели Богомолов, Баранов, Гаськов. Начали ужинать. И в эту ночь спать не пришлось. Нас срочно вызвали в штаб корпуса.
А на утро 27 марта начались бешеные атаки немцев. Шел снег, и фашисты незаметно подкрадывались к нашим позициям, пытались прорваться через кольцо. Нередко завязывались рукопашные схватки. Мы начали испытывать нехватку боеприпасов: тылы далеко поотстали и были отрезаны противником. Ко мне то и дело обращались командиры батальонов и рот:
— Боеприпасы на исходе. Хватит на один день, не больше.
Надо было искать выход. Вызываю начальника артснабжения старшего лейтенанта Иванкова и приказываю собирать трофейное оружие и боеприпасы.
Из тыловиков, санинструкторов были организованы две группы по сбору трофейного оружия. Одну из них возглавил Иванков, а вторую — спецкорреспондент «Челябинского рабочего» Львов. Вскоре в роты начали поступать немецкие пулеметы, автоматы, пушки и к ним боеприпасы. Трофейным оружием челябинцы начали бить наседавших врагов.
Вместе с начальником связи капитаном В. Никифоровым и исполняющим обязанности командира взвода разведки старшим сержантом В. Тимофеевым отправились на передний край. Ночью прошел мокрый снег, и мы с трудом передвигались по сугробам от солдата к солдату, от танка к танку. Поредели ряды челябинцев. Наша оборона жиденько насыщена огневыми средствами. Мало танков, мало орудий.
Только прошедшей ночью мы потеряли чуть ли не все орудия батареи 76-миллиметровых пушек. На огневой позиции, куда мы прибыли утром 2 апреля, нас встретил командир первого взвода лейтенант Игошин. Приложив забинтованную руку к головному убору, он доложил, что батарея готова сражаться до последнего солдата. Возле разбитого орудия в окопе лежал раненый солдат, рядом плащ-накидкой были накрыты несколько трупов.
Я приподнял плащ-палатку. В одном из солдат я узнал рядового Литовченко.
— На рассвете убило. Прямым попаданием. А командиру расчета Тарасову все зубы выбило, — сказал лейтенант
Я хорошо знал рядового Литовченко. Из Полтавской области родом. Помню, он обратился ко мне с необычной просьбой: отпустить на день домой. «От Киева — рукой подать», — убеждал меня солдат. Через два дня Литовченко возвратился сияющий. Родители живы-здоровы. Марийку, сестричку свою, обнял. Выжили в неволе, прятались в лесах. В городе Гримайлов этот отважный наводчик два танка подбил. Тогда я приказал к ордену Отечественной войны его представить. А теперь вот он, лучший наводчик, лежит, иссеченный осколками.
Возле другой пушки возится ее командир старший сержант Левшунов. Высокий, худой. Густая щетина на впалых щеках. Знаю, недавно он получил сообщение, что и второй его сын погиб.
— Петр Андреевич, здравствуйте.
Присели на станину. Виду не подает, что устал. Впору бы отдыхать, а он месяцами не выходит из боев. Прошу рассказать о только что прошедшем бое. Петр Андреевич прячет израненные руки: на ладонях свежие следы от осколков.
— Обычный бой был, товарищ полковник. Много их на нас шло. Жаль ребят — пять убитых и пять раненых. Еще не успели в санчасть отправить.
У ног валяются еще не остывшие гильзы, пустые деревянные ящики, пропитанные густой кровью бинты.
— «Тигры» находились в 120 метрах от нас. Вначале расчет вел огонь бронебойными — не берет. Из неприкосновенного запаса вытащили последний ящик с подкалиберными. Выстрелили. «Тигр» закружился на месте. Другой «тигр» пытался его взять на буксир, но Литовченко и его подбил. Третий «тигр» вывел из строя двух наводчиков. Тогда я стал у прицела и заставил «тигра» замолчать. Потом появилась пехота. Гитлеровцы шли в полный рост. Четыре раза они бросались вперед, и четыре раза мы отбрасывали их.
Подходит командир минометного полка корпуса подполковник Зыль:
— Храбро дрались твои челябинцы. Выручили нас. Фашисты так и не прорвались к огневым позициям батареи, оставили на поле боя более сотни убитых солдат и офицеров и три танка «тигр».
Мы прощаемся с артиллеристами. Идем дальше. На перекрестке полевой дороги — подбитая «тридцатьчетверка». Возле нее сидит и плачет механик-водитель старший сержант Н. С. Балашов. Изнутри машины высовывается вымазанный башенный стрелок рядовой Н. Стремилов.
— Амба, все сгорело.
— Не вовремя, товарищ комбриг. Подбили три танка. Фаустник подполз и по нас. Буран, не видно…
Успокаиваю бойцов:
— Скоро получим новые танки.
Танкисты берут автоматы и идут в бой. В штаб бригады мы возвратились поздно вечером. Подполковник Баранов сообщает печальную весть:
— 29 марта убит Смирнов.
Прощай, боевой друг! Командир Унечской гвардейской. Почти год мы шли плечом к плечу. Воевали рядом, а встречались временами в штабе корпуса. Неудержимо лихой комбриг. Всегда шел с мотострелками в боевых порядках. Прилег отдохнуть в доме. Из-за низких облаков вынырнул «фокке-вульф», сбросил бомбу. Дом разрушило.