Огненные версты
Шрифт:
— Товарищ комбриг, захватил целехоньким деревянный мост. Для танков вполне пригоден. Мы уже на западном берегу.
— Молодец, Петухов, это по-гвардейски! — похвалил я офицера. — Спешим к вам.
Старший лейтенант Петухов потом рассказывал:
— Продвигаемся на север, гляжу, вроде бы движется обоз. Куда бы это? Ага, к мосту. Ну мы и шарахнули по гитлеровцам. Они и руки вверх. Двенадцать подвод досталось нам, и взяли в плен двадцать власовцев.
Мы подходим к пленным. Понурив головы, они прячут глаза. Кто-то из добровольцев сует одному
— Ты что ж это, Касымов?
Он подходит ко мне и чуть не плачет:
— Да я бы их гадов сейчас пустил бы на тот свет. Погань такая. Разрешите, товарищ комбриг, их пустить в расход?
— Без нас найдут на них управу, а нам некогда, надо добивать фашистов, — успокоил я Касымова.
Бригада продолжала наступать. К вечеру следующего дня вышла на шоссе Ченстохова — Петркув-Трыбунальски севернее деревни Воля-Нехицкая. Шоссе оказалось заминированным. Подорвался танк первого батальона. И все-таки старший лейтенант Егоров повернул танки строго на северо-запад на Петркув, и вскоре батальон был встречен прицельным артиллерийским огнем.
— Нам нечего ввязываться в бой, — решили мы в штабе. — Ударом на Белхатув отрежем пути отхода немцев.
До города Белхатув, который расположен западнее Петркува, 20—25 километров. Это на час-два перехода.
Смеркалось, когда мы вошли в деревню Грохолице — по существу окраина Белхатува. Поляки тепло нас встретили.
— Мы ждали вас, — говорили они, — но не думали, что вы придете так внезапно.
Ко мне подошел пожилой человек.
— Я добже по-русски мовлю, пан офицер, — сказал он. — Воевал в Красной Армии в Первой Конной. Рад пшиятеле видеть.
— В Белхатуве немцы есть? — спросил я поляка.
— Дуже богато. Штабы, тылы.
В руках у челябинцев появились кринки с молоком, сало, моченые яблоки. Я вижу, как хмурится пулеметчик Пяткин — заводила и весельчак. Знаю, ему хочется растянуть меха баяна, да нельзя. Не время.
Я пригласил командира разведвзвода старшину Соколова.
— Точными данными о противнике мы не располагаем. Пока ужинаем, проведи разведку, что там в Белхатуве.
— Я об этом уже позаботился, товарищ полковник, — сказал мне старшина. — Послал на задание сержанта Анатолия Романова и двух разведчиков. Вернутся, доложу.
Повар Шевченко подносит тарелку с едой. Отварная картошка, куски жареного сала и мяса.
— Для начальства стараешься? А людей чем кормишь, Иван, небось «бронебойной»?
— Нет, товарищ полковник, с солдатского котла. Всем одинаково — картофель с салом.
Подошел командир первого батальона старший лейтенант Егоров. Он отводит глаза в сторону:
— Извините меня, товарищ комбриг. Хотел как лучше, но малость оплошал, полагал, что удобнее идти на Петркув.
— Подобные штучки в боевой обстановке плохи, — сказал я офицеру. — Прежде всего надо было посоветоваться.
Старший лейтенант ушел, а я все еще думал об этом случае. Конечно, разумная инициатива
Возвратились разведчики.
— Разрешите доложить, товарищ полковник? — обратился ко мне сержант Романов.
— Садитесь, пожалуйста, ешьте и докладывайте.
— Да, это не мешает, — присаживаясь, говорит сержант. — Сутки во рту не имел даже крошки.
— В городе полным-полно гитлеровцев, — откусывая кусок сала, говорит разведчик. — Много пушек, но в основном это тыловые подразделения какой-то дивизии. Есть и танки.
— Покажите на карте, где танки стоят.
— В основном на восточной и северо-восточной окраинах.
— А как ведут себя гитлеровцы?
— Они нас не ожидают. Пьют шнапс, веселятся.
Прошу Колчина связать меня со штабом корпуса. Колчин усердно крутит рукоятку настройки, что-то колдует возле радиостанции.
— Батареи сели, что ли? — в сердцах себя спрашивает радист. — Ан, нет. «Киев», «Киев», «Киев», — кричит в трубку старший сержант. — Пожалуйста, товарищ полковник.
Докладываю генералу Е. Е. Белову, что достиг окраины Белхатува. Он несколько секунд молчит, видимо, смотрит в топокарту.
— Вот так артисты челябинцы, — доносится его любимое выражение. — И когда же вы это успели? Ну, хорошо, штурмуй город, мы не удивимся, если ты завтра скажешь: я на окраине Берлина. Ладно, ни пуха ни пера.
Танковая лавина направилась к городу. Ночь светлая, лунная. И вдруг в эту тишину ворвались звуки орудийных выстрелов, пулеметных очередей. Этот внезапный и сильный огонь вызвал среди немцев панику. Я видел, как во двор метнулся рослый гитлеровец, потом, словно споткнувшись, упал возле подводы.
Прислушиваюсь к звукам. Где-то рядом дробно застучал немецкий пулемет и вдруг захлебнулся: видимо, фашиста настигла пуля уральца.
Тотчас же позади нас выстрелила пушка, стрельба поднялась справа и слева. Вдоль улицы прошелестели снаряды. Перед нами неожиданно взметнулись языки пламени: разорвалась мина.
На какое-то время в городе все смешалось: было трудно понять, где свои, где враг. Потом постепенно стрельба утихла. Первый батальон без особых потерь овладел восточной окраиной, а третий — вышел на западную окраину и перерезал пути отхода гитлеровцам.
Возле углового коттеджа — группа солдат. Свои или чужие? По голосам узнаю — наши. Мне навстречу выбегает старший сержант Касымов:
— Майор Старостин оставил нас на этом перекрестке. Ни один фашист не унес ноги целыми. Вон их сколько на мостовой.
Командир батальона автоматчиков уже в первые минуты боя выслал на западную окраину пулеметный взвод. Касымов на перекрестке сходящихся улиц занял оборону. Гитлеровцы стали убегать на запад и угодили под огонь наших пулеметчиков.
Я соскочил с танка и с начальником штаба подошел к пулеметчикам, чтобы поблагодарить их за смекалку и отвагу. В это время ко мне подбегает солдат: