Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
Рассеянно подумав о том, есть ли святой покровитель у личинок, я приподняла край одеяла и кинула короткий взгляд на моих беспозвоночных помощников. «Хорошо», — я издала тихий вздох облегчения. Пиявки работали быстро; они уже округлились, отсасывая кровь, которая заполнила ткани из разорванных капилляров. Без ее давления кровообращение могло восстановиться достаточно быстро, чтобы дать питание коже и мышцам голени.
Я видела, как его рука сжала край стола, и почувствовала бедрами, прижатыми к дереву, как он задрожал от холода.
Я обхватила
— Ты не умрешь! — прошипела я. — Нет! Я не позволю тебе!
— Люди говорят мне это постоянно, — пробормотал он, прикрыв запавшие глаза. — Мне нельзя иметь собственное мнение?
— Нет, — сказала я. — Тебе не позволено. Вот, выпей.
Я поднесла чашку с пенициллиновым раствором к его губам, придерживая его, пока он пил. Он состроил гримасу, но послушно выпил.
Марсали принесла чайник, полный кипящей воды. Большую часть кипятка я вылила на подготовленные травы и оставила настаиваться. Чашку холодной воды я дала Джейми, чтобы смыть вкус пенициллина.
Он проглотил воду, потом откинулся на подушку, все еще не открывая глаз.
— Что это? — спросил он. — Я чувствую вкус железа.
— Вода, — ответила я. — У тебя кровоточат десна, от этого все будет иметь вкус железа, — я вручила Марсали пустой кувшин и попросила принести еще воды. — Положи в нее мед, — сказала я. — Одна часть меда на четыре части воды.
— Крепкий бульон — вот в чем он нуждается, — сказала она, посмотрев на него с нахмуренным от тревоги лбом. — Это всегда советовала моя мама, и ее мама тоже. Когда тело потеряло много крови, лучше говяжьего бульона ничего нет.
Я подумала, что Марсали была серьезно взволнована; из тактичности она очень редко упоминала при мне свою мать. На этот раз проклятая Лаогера была права; крепкий бульон был бы превосходной вещью, если бы у нас была свежая говядина.
— Медовая вода, — коротко сказала я, выставляя ее из комнаты. Потом пошла за добавочной порцией пиявок, и остановилась, чтобы посмотреть в окно в надежде увидеть Брианна.
Она уже вылезла из загона с босыми ногами и юбками, подоткнутыми выше колен, и очищала с ноги конский помет. Значит, безуспешно. Она увидела меня в окне и махнула рукой, потом показала на топор, прислоненный к изгороди, затем в направлении леса. Я кивнула и махнула ей рукой в ответ; гнилые бревна давали еще одну возможность.
Джемми находился рядом с ней, привязанный к изгороди загона за помочи. Он не нуждался в них, чтобы стоять на ногах, но они не позволяли ему убежать, пока мать была занята. Он с увлечением стягивал с забора засохшие тыквенные плети с остатками овощей и радостно вопил, когда обломки сухих листьев и куски побитых морозом тыкв падали на его пылающие волосы. С решительным видом на круглом личике он попытался затолкать в рот тыкву размером с его голову.
Уголком глаза я уловила движение; Марсали принесла в ведре воду с ручья и стала наливать ее в подгоревший котел. Нет, она не показывала вида, но Джейми был прав, она была слишком
Еще какое-то движение; длинные белые ноги Брианны под подоткнутыми юбками в тени голубой ели. А она пользовалась маслом пижмы? Она все еще кормила грудью Джемми, но это не давало никакой гарантии при таком возрасте ребенка.
Я повернулась на звук позади меня и увидела, что Джейми медленно забирается назад под одеяла, похожий на большого красного ленивца, с моей ампутационной пилой в руке.
— Что, черт побери, ты делаешь?
Он улегся, гримасничая от боли, и откинулся на подушку, делая глубокие задыхающиеся звуки. Складная пила была прижата к его груди.
— Я повторяю, — сказала я, угрожающе нависнув над ним и уперев руки в боки, — что, черт возьми…
Он открыл глаза и приподнял пилу на дюйм или чуть выше.
— Нет, — сказал он решительно. — Я знаю, о чем ты думаешь, сассенах, и я не согласен.
Я глубоко вздохнула, чтобы голос мой не дрожал.
— Ты же знаешь, я не стану этого делать, если не будет абсолютной необходимости.
— Нет, — повторил он с таким знакомым мне упрямством. «Ничего удивительного, что никто не сомневается, на кого похож Джемми», — с кислой усмешкой подумала я.
— Ты не знаешь, что может произойти…
— Я знаю лучше тебя, сассенах, что происходит с моей ногой, — прервал он меня, потом сделал паузу, чтобы вдохнуть воздух. — Мне все равно.
— Может быть, но мне не все равно!
— Я не собираюсь умирать, — произнес он твердо, — и я не хочу жить без ноги. Я в ужасе от этого.
— Я сама от этого не в восторге. Но что, если встанет выбор между ногой и жизнью?
— Не встанет.
— Это очень даже может быть!
— Нет, не может.
«Возраст не имеет ни малейшего значения», — подумала я. Два года или пятьдесят лет. Фрейзер остается Фрейзером, нет камня упрямей их. Я провела рукой по волосам.
— Хорошо, — произнесла я сквозь сжатые зубы. — Отдай эту чертову вещь, я уберу ее.
— Даешь слово?
— Что? — я уставилась на него.
— Даешь слово? — повторил он, возвращая мне пристальный взгляд. — У меня может быть жар, я могу потерять сознание. Я не хочу, чтобы ты отрезала ногу, когда я не в состоянии остановить тебя.
— Если ты будешь в таком состоянии, то у меня не будет выбора!
— Может быть, у тебя, — сказал он ровным голосом, — но у меня он есть. Я сделал его. Даешь слово, сассенах?
— Ты отвратительный, доводящий до бешенства…
Его улыбка была удивительна, белая вспышка на багровом лице.
— Если ты назовешь меня шотландцем, сассенах, тогда я буду уверен, что выживу.
Громкий крик на улице помешал мне ответить. Я повернулась к окну и увидела, как Марсали уронила оба ведра с водой на землю. Вода выплеснулась на ее юбки и обувь, но она не обратила на это внимания. Я кинула взгляд в ту сторону, куда она глядела, и задохнулась.