Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
Его грудь под моей ладонью поднялась и упала, поднялась и упала, и мое сердце дергалось и дрожало, словно я в последний момент остановилась над пропастью.
Он моргал, глядя на меня затуманенными лихорадкой глазами под тяжелыми веками.
— Это не потребовало бы много усилий, сассенах, — произнес он тихим и хриплым от сна голосом. — Труднее было не умереть.
Он не стал притворяться, что не понимает меня. При свете дня я ясно видела то, что мои изнеможение и шок не позволили мне увидеть вчера ночью. Его настойчивость лечь в свою постель. Открытые окна, чтобы он мог
— Ты думал, что ты умираешь, когда мы принесли тебя наверх? — спросила я. Мой голос казался скорее удивленным, чем обвиняющим.
Ему потребовалось время, чтобы ответить, хотя он не колебался. Скорее он искал подходящие слова.
— Ну, я не был точно уверен, — начал он медленно. — Хотя я действительно очень плохо себя чувствовал, — его глаза медленно закрылись, как будто он устал держать их открытыми. — Я и сейчас такой же, — добавил он отстраненным тоном. — Но не беспокойся, я сделал свой выбор.
— Что ты имеешь в виду?
Я залезла рукой под одеяло и нашла его запястье. Он снова был теплым, даже горячим, и пульс был слишком быстр и слишком мелок. Однако это так отличалось от того холода, который я ощутила от него ночью, что моей первой реакцией было облечение.
Он сделал несколько глубоких вздохов, потом повернул голову и, открыв глаза, посмотрел на меня.
— Я мог умереть вчера ночью.
Он, конечно, мог, но все-таки не это он имел в виду. Он говорил так, словно сознательно…
— Что значит, ты сделал выбор? Ты решил не умирать? — я пыталась говорить легко, но это плохо у меня получалось. Я слишком хорошо помнила странное чувство вневременной недвижности, которая окружала нас.
— Это было очень странно, — сказал он. — И в тоже время совсем не странно.
Он казался немного удивленным.
— Думаю, — сказала я, держа большой палец на его пульсе, — ты должен сказать мне, что произошло.
Он улыбнулся в ответ, хотя улыбка была больше в глазах, чем на губах. Последние были сухими и потрескавшимися. Я коснулась их пальцами, желая пойти и принести мази для смягчения, немного воды, немного чая, но я подавила этот импульс, чтобы остаться и услышать.
— Я действительно не знаю, сассенах, или точнее, знаю, но не могу придумать, как сказать.
Он все еще выглядел усталым, но его глаза оставались открытыми. Ярко-синие в утреннем свете, они задержались на моем лице с каким-то выражением любопытства в них, словно он не видел меня прежде.
— Ты так красива, — сказал он мягко. — Ты очень красива, mo chridhe. [218]
Мои руки были покрыты поблекшими синими пятнами и кое-где оставались пропущенные мазки бизоньей крови; я чувствовала, что мои немытые спутанные волосы приклеились к шее; я могла также ощущать исходящую от меня смесь неприятных ароматов — запах несвежей мочи от краски и сильный запах пота от страха. И, несмотря на то, что он видел перед собой, его лицо светилось, как будто летней ночью он любовался чистой и светлой полной луной.
218
Мое
Его глаза не отрывались от моего лица, пока он говорил. Они слегка двигались, словно он прослеживал мои черты.
— Я чувствовал себя ужасно, когда Арч и Роджер принесли меня наверх, — сказал он. — Страшно больным; моя нога и голова пульсировали от боли с каждым стуком сердца, так что я стал бояться следующего его удара. И я стал вслушиваться, ожидая его; ты не поверишь, — произнес он удивленно, — как много времени проходит между двумя биениями сердца.
Он начал надеяться, что следующего биения не будет. И постепенно он осознал, что его сердце действительно замедляется, а боль словно отделяется от него.
Его кожа похолодела, жар исчез из его тела и ума, оставив разум до странности ясным.
— И тут, сассенах, я действительно не могу выразить словами, — взволнованный рассказом, он вытащил свое запястье из моей ладони и сжал мои пальцы. — Но я… видел.
— Видел что? — но я уже понимала, что он не сможет рассказать. Как любой доктор, я видела людей, которые решили умереть, и я знала, как они порой выглядят. Их широко открытые глаза зафиксированы на чем-то очень отдаленном.
Он медлил, изо всех сил пытаясь найти слова. Я пришла к нему на помощь.
— В больнице, где я работала, — начала я, — умерла престарелая женщина. Все ее взрослые дети были с нею, и все было мирно, — я опустила глаза на наши переплетенные пальцы: его все еще красные и немного распухшие и мои запятнанные индиго и кровью.
— Она умерла, она была мертва, я видела, что пульс ее перестал биться, и она не дышала. Все ее дети стояли возле кровати и плакали. И внезапно ее глаза открылись. Она не смотрела ни на кого, но она что-то видела. И она очень отчетливо произнесла: «Ух!». Словно маленькая девочка, которая увидел нечто замечательное. А потом она снова закрыла глаза, — я взглянула на него, удерживая слезы. — Это было похоже?
Он безмолвно кивнул, и его рука сжала мои пальцы.
— Что-то такое, — тихо произнес он.
Он ощущал себя в странном невесомом состоянии в месте, которое он не мог описать, чувствуя глубокое умиротворение.
— Как будто там была… нет, не дверь, точно, но какой-то проход. И я мог пройти через него, если бы захотел. А я действительно хотел, — он искоса взглянул на меня и застенчиво улыбнулся.
Он также знал, что лежит позади него, и понимал, что он должен выбрать. Пройти или вернуться.
— И именно тогда ты попросил меня потрогать тебя?
— Я знал, что только ты, единственная в мире, могла вернуть меня, — сказал он просто. — У меня самого не было сил.
В моем горле застрял огромный ком; я не могла говорить и только крепче вцепилась в его руку.
— Почему? — наконец, спросила я. — Почему ты… решил остаться?
Мое горло было сжато, и голос был немного хриплым. Он услышал это, и его рука сжала мою — слабый призрак его прежней крепкой хватки, но все еще с памятью прежней силы в ней.