Огненный перевал

Самаров Сергей Васильевич

Но капитан вернулся, к моему удивлению, вовсе не растерянный. Выглянул из дверей с серьезным, я бы так сказал, «рабочим» лицом, посмотрел на меня и сделал приглашающий жест. Поскольку дверь в кабину он не закрыл, намереваясь, кажется, туда вернуться, это следовало понимать как поступление дополнительной информации от пилотов.

Я поспешил на зов…

* * *

— Лагерь внизу… — прокричал капитан Павловский из междверного тамбура даже громче, чем того требовала шумовая обстановка полета.

— Какой лагерь? — не сразу понял я, но, задав вопрос, уже догадался, что никакого иного лагеря, кроме лагеря готовящихся к прорыву боевиков, здесь быть не может, того самого лагеря, о вероятном существовании которого

нам уже докладывала разведка, и, отстранив капитана плечом, шагнул в кабину первым. Павловский, несмотря на тесноту, сунулся за мной следом.

Немолодой внешне майор, командир экипажа, коротко глянул на меня, узнал, потому что летал со мной уже трижды, снял с головы второго пилота наушники с микрофоном и протянул мне. Командир не любил кричать, и потому в его спокойствии чувствовалась уверенность. Приятно с такими людьми иметь дело.

Я мигом натянул наушники на голову.

— Твой профиль, старлей… — сказал майор. — Мы только что пролетели над лагерем боевиков. Большой лагерь. Я таких пока не видел.

— Сколько человек? — сразу спросил я.

— Я не разведчик. Навскидку даже приблизительно сказать не могу. Склон лесистый… Мы сначала дымки костров увидели. Жгут, не стесняются.

— Здесь жилья поблизости нет?

— По карте — ни жилья, ни дорог… Здесь нет даже вертолетной трассы… И мы сюда случайно попали, от грозы спасаясь…

— Значит, дымы увидеть некому.

Я продвинулся дальше, стараясь посмотреть за вертолетный «фонарь».

— Уже пролетели, — пояснил майор.

— Вернуться нельзя? — напрямую спросил я.

— Можно. Есть такая острая необходимость?

— Есть. Мы ждем эту самую, должно быть, банду на перевале. И не знаем ее сил… Надо произвести разведку и доложить координаты. Пусть обработают их «НУРСами»…

— Добро. Видимость там более-менее. Гроза здесь уже погуляла, и воздух чистый. Спустись к штурману.

Я показал на кабель, соединяющий наушники с креслом второго пилота. Командир экипажа сам отсоединил наушники.

— Подключись в кресле штурмана.

До самой нижней наблюдательной точки в пилотской кабине пять ступеней вниз и, согнувшись, два коротких шага вперед. Преодолев их, я чуть не на колени к штурману сел, потому что места внизу было мало — не то что в футбол, в карты не поиграешь. Вертолет тем временем замер на месте и начал плавно разворачиваться. Из кабины штурмана хорошо было видно не только грозовое небо впереди и, после разворота, еще более грозовое небо позади, но и землю под вертолетом. Я даже удивился, в какой опасной близости от склона мы пролетали. Чуть дрогни рука пилота, держащая рычаг управления, и винт заденет стволы деревьев или скалы. Пилоту нужно очень четко ощущать габариты своей машины…

Штурман меня ждал, и потому сразу подсоединил систему связи.

— Возвращаемся, старлей. Будь внимателен. Пролетим дважды, туда и обратно. Вместе с первым пролетом — это три раза. И постарайся увидеть все. Четвертого раза не будет — опасно, потому что за четвертым обязательно будет пятый, чтобы на курс выйти… И они могут уже подготовиться. У нас днище не бронированное — мы же транспортники, три-четыре пулемета, и с такой короткой дистанции просто перестреляют твоих мальчишек…

А я уже видел впереди на склоне огни трех больших костров, но костров было больше, потому что дальше виднелись косо идущие вдоль склона расширяющиеся столбы дыма — так их ветром заворачивало — воронкой…

Подсчитать столбы дыма… И глянуть хотя бы на один из костров поближе, чтобы приблизительно определить количество людей…

2. Капитан Вадим Павловский, пограничник

Значит, банда есть в действительности, и она нашлась…

Эта весть радовала, она уже несла какую-то определенность в неопределенное положение последней недели, а определенность, даже если она опасная, всегда лучше неопределенности, когда не знаешь в действительности, чего тебе ждать.

О

том, что где-то неподалеку бродит большая банда, готовящаяся к прорыву, у нас в погранотряде знали по данным спецназа, занявшего перевал, и по полученным из Москвы сводкам, опять же опирающимся на эти же данные. Спецназ ГРУ предупредил нас, требуя от погранвойск повышенной боевой готовности, — не знаю уж, почему так настойчиво, словно мы их последняя надежда. Приказать разведчики не могли, поскольку мы разные ведомства представляем, но настойчивость проявляли непривычную. Может быть, не надеялись, что смогут перевал удержать, если банда будет очень большая? Или просто боялись, что бандиты пройдут к границе другим путем? Хотя других путей здесь, кажется, нет и не предвидится. Правда, повышенная боевая готовность тем и отличается от полной боевой готовности, что при повышенной не отменяют отпуска и командировки, тогда как при полной боевой уехать со службы можно только в случае крайней необходимости. Но данные были получены и приняты не просто к сведению, а и к исполнению, поскольку прямой и вполне конкретный, если не сказать, что жесткий приказ из Москвы дублировал рекомендации разведчиков.

И потому я, естественно, как представитель командования погранотряда здесь, на борту, был заинтересован в результатах воздушной разведки не меньше, чем этот старший лейтенант спецназа. Узнать хотя бы приблизительно силы боевиков. Тогда можно было бы основательно подготовиться к встрече и как-то планировать свои действия. Это одинаково относилось и к спецназовцам, и к нам. Причем для нас, если спецназ не сможет удержать перевал, это грозило очевидными трудностями, не знакомыми спецназу, поскольку разница в нашем с ними положении выливается в разницу протяженности охраняемого участка примерно одинаковыми силами. Конечно, не совсем одинаковыми, тем не менее не настолько разнящимися, как разница продолжительности охраняемого участка. У нас своя специфика и свои методы работы. Удержать или даже ликвидировать группу в несколько человек при переходе границы можно, но сложно, и чаще это не удается, чем удается. Я не служил во времена Советского Союза, когда вся внешняя граница громадного государства, включая каменистые горы и песчаные дюны и исключая только моря и океаны, была обнесена колючей проволокой в три ряда. Помимо того вся граница была напичкана разного рода сигнализацией, которая сразу давала знать, если где-то появится с той или с иной стороны предполагаемый нарушитель. Тогда вот перейти границу действительно было почти невозможно. Сейчас не так. Сейчас ни колючей проволоки, ни контрольно-следовой полосы из просеянного мелкого песка. А если бандиты еще и опыт имеют, то это дело практически почти невыполнимое. Это я знаю лучше других. Просто невозможно предугадать, где и каким путем они на другую сторону двинут, потому что проторенными тропами только дурак пойдет, а непроторенных троп столько, что на всей границе людей не хватит, чтобы их только на участке нашего отряда перекрыть. Не будут бандиты торопиться, полежат в кустах, выждут, когда пройдет наряд, и за спиной пограничников перейдут на другую сторону без опасения получить пулю вдогонку. Получить пулю на последнем шаге всегда неприятнее, чем на первом, но эта неприятность, понятное дело, мысленная, опережающая само событие, потому что, получив пулю и с жизнью простившись, думать об этом уже не будешь и никакая обида не сможет тебя достать…

Лагерь боевиков следовало разведать, хотя я понимал опасность такой разведки… Мы летели не на боевом бронированном ракетоносце, который сбить можно только ракетой. Мы летели на простом небесном работяге транспортнике, пусть и называемом военно-транспортным вертолетом. А военно-транспортный вертолет не имеет никакой защиты, как не имеет и вооружения, чтобы пресечь всякое желание расстреливать свои борта снизу. К тому же шли мы на предельно малых высотах, когда допустим даже автоматный обстрел, а не только пулеметный, и даже он мог бы стать эффективным и опасным для нас.