Огненный перевал
Шрифт:
Ксения, дурная голова, как говорится, ногам покоя не дает, за мной к нижнему заслону увязалась. Грешен я, как сказал бы наш поп, признаю это и не каюсь, но я с великой надеждой подумал, что хоть бы кто из бандитов нашелся такой добрый, спас меня и подстрелил мою неумную и почти ненавистную жену, пока я сам ее не пристрелил. Но бандиты порядочные, наверное, перевелись, а непорядочные пулю на нее жалели. Так она и кандыбобила за мной.
Сначала, как от лагеря отошли, она что-то еще говорила мне вслед, стремилась догнать. Я ненавидел и ее саму, и этот шелестящий шепелявый голос, постоянно пытающийся меня догнать. Но тропа, к счастью, была узкая, ходить по ней было сложно, и вообще возможно
И от собственного пения я еще больше злился. Но с приближением к брустверу, естественно, петь перестал, чтобы не приняли меня солдаты за эстрадного уродца и последнего уважения не лишили. Я и так в их мнении, наверное, не многого стою, хотя в действительности я вовсе не такой плохой человек и совсем не плохой офицер. Только мне еще не представился случай доказать это. А впечатление обо мне у всех создается по Ксении, потому что люди, как правило, считают, согласно поговорке, что «муж и жена — одна сатана»… Она не может не вызывать отвращения, и я прицепом того же отвращения удостаиваюсь. Даже со стороны священника отца Валентина. Я это отчетливо в его тоне почувствовал…
Ксения, к небывалому моему счастью, кросса по тропе не выдержала и далеко отстала. И даже ничего кричать мне вслед не пыталась, потому что «дыхалка» у нее от такой дороги сбилась. Известное дело, беременные женщины кросс выдерживают плохо. А еще лучше бывает, если они в кросс не ввязываются…
— Товарищ капитан, — поднялся при моем приближении и честь отдал лейтенант Соболенко, поднялись и солдаты, кроме двух убитых, что в стороне лежали, и священника, которому вставать не обязательно, поскольку он подчиняется не воинскому, а церковному уставу, — докладываю…
— Отставить! Позицию занять! — категорично приказал я. — И сели все, сели, быстро! Кому залегать положено — залегли! Зачем под выстрел из-за угла подставляться?
По глазам солдат я понял, что попал в точку, а лейтенант Соболенко промахнулся. На боевой позиции во время доклада, если обстановка того не позволяет, не встают даже при появлении генералов. И спецназовцам это лучше других известно.
— У нас перемирие… — Соболенко удачно вышел из ситуации, не уронив своего боевого достоинства. А он, пройдя боевое крещение, это достоинство уже получил, о чем говорил весь внешний вид лейтенанта.
— С какой стати перемирие? Вы что, переговоры уже вели? — неприятно удивился я, потому что не любил, когда какие-то важные события мимо меня проходят, хотя я имею право быть в курсе происходящего.
— Так точно, товарищ капитан, — внезапно за лейтенанта ответил священник и доложил вполне по-армейски. — Вел я переговоры, извините уж, что без вашего согласия на то, но Господь распорядился, чтобы все спонтанно получилось. Так и поговорили с человеком в черном цивильном костюме, которого старший лейтенант Воронцов в вертолете чуть не подстрелил…
— Человек в черном костюме? — из-за моей спины спросила подошедшая Ксения, и голос ее выражал одновременно недоверие и неуемное любопытство.
Отец Валентин
— Странно здесь видеть человека в черном костюме… — сказал я в раздумье. — Среди камуфлированных… И кто это такой?
— Костюм, что называется, с иголочки, словно только что от лондонского портного… — сообщил священник, словно понимал толк в костюмах. Могу предположить, что он в самом деле понимал, по крайней мере, говорил с пониманием.
— Почему же не от парижского… — съязвила уязвленная невниманием Ксения.
— Потому что в Париже на дур баб шьют, а на мужчин в Лондоне, — сообщил я внушающе, подчеркивая, что с ее интеллектом лучше больше молчать. Впрочем, это холостой выстрел с моей стороны. Она в своем интеллекте, как все дуры, вполне уверена. — И что ему надо?
— Меня… — скромно ответил священник и не потупил глаза, как того требовал тон сказанного, а наоборот, блеснул ими в подступающих сумерках весело и с задором. Ему нравилось быть главным лицом в действе.
А сумерки подступали все более активно. Вместе с темнотой откуда-то взялись несколько небольших сов, что летали над ущельем и противно и резко пищали. Пока их еще можно было рассмотреть, но, я уже чувствовал, вскоре только совы будут нас видеть. В такой обстановке удержать бруствер будет нелегко, потому что боевики могут подобраться вплотную. Словно бы напоминанием об этом появились багровые отсветы в верхней части ущелья, где горел корпус вертолета. Там долго будет светло и там держать позицию можно, если есть против кого держать. Но мне показалось, что после полученного урока, если и остался у бандитов кто-то в живых, то постарается как можно глубже в землю закопаться, чтобы никто его не видел и не слышал и найти чтобы могли только с собаками. А снова соваться в бой против спецназа — дураков не найдется…
— Объясните, батюшка, — попросил я предельно сухо, хотя и вежливо. Мне не нравилось сценическое поведение там, где бой идет.
— Ну, скажем так, меня вместе с моим багажом… Именно за ним вертолет сюда прилетел, и в вертолете человек в черном костюме…
— Багаж — это что у контрабандистов забрали? Иконы?
— Да… Иконы…
— Очень ценные?
— Я затрудняюсь ответить точно. Для меня они, — отец Валентин истово перекрестился, — все обладают одинаковой ценностью, поскольку я не эксперт и не могу дать финансовую оценку. Но тот, кто ворует иконы, кто грабит православные храмы, а в последнее время это стало частым явлением, оценку производит и обычно знает, за чем идет. Я только знаю, что одна из икон очень старая, но для церкви она ценна не этим, а тем, что на нее молились многие поколения людей, икона с ними взаимодействовала и сама пропиталась соответствующими эманациями. То есть она энергетична…
— Чудотворная… — категорично сказала Ксения.
— Нет, чудотворная — это другое понятие. Чудотворной может стать и не обязательно старая икона, и никто не знает, почему она таковой становится. Это другое понятие.
— Ну и что человек в черном костюме? Он вызвал вас? — решил я не уклоняться от темы, но тут же сам уклонился, повернувшись к лейтенанту Соболенко. — Подумай, как в темноте обороняться будем…
— Я уже подумал, — сообщил лейтенант. — Нашел место для костра, и дров мы на всю ночь запасли. Костер будет освещать только тропу и не будет освещать бруствер. Проблема с тем, что время от времени придется дрова подбрасывать. Но это будем делать под прикрытием…