Огненный перевал
Шрифт:
— Может, уже зажечь?
— Можно… — согласился Соболенко и кивнул одному из солдат.
Тот приподнялся, встряхнул коробок, проверяя наличие в нем спичек, и перепрыгнул через бруствер. Двое других тут же высунули стволы автоматов в бойницы, внимательно наблюдая за поворотом ущелья и тропы.
Я повернулся к священнику, чтобы продолжить разговор.
— Он меня не вызывал. Он меня подкараулил, — проводив глазами солдата со спичками, стал рассказывать отец Валентин. — Мы тут с лейтенантом рассудили, что патронов мало, а провизии вообще нет, а рядом валяются убитые боевики,
Естественно, по благодарственному взгляду Соболенко я понял, что решил это сам отец Валентин, а лейтенант здесь вообще ни при чем. Он даже и права никакого не имел священника на такое опасное дело посылать. Скорее уж сам пошел бы… Но первым додумался священник, он и пошел.
— И я, помолившись, попросил у Господа благословения и пошел.
Костер вспыхнул сначала небольшим огоньком, однако почти сразу пламя расширилось. На бруствер еще два ствола легли, и прицелы прошарили и тропу, и склон, и даже низ долины, куда отблески огня легко доставали. Место для костра Соболенко выбрал удачное, если это он выбирал. Главное, что бруствер в свете костра просматривался только с нашей стороны, со стороны же противника оставался в тени, и потому в темноте.
— У меня, честно говоря, патронов в автомате не было. Но когда этот человек позвал меня, я его сразу на прицел взял. Он поверил, что могу пристрелить, хотя предупредил, что меня тоже четверо на прицеле держат.
— Как же их допустили туда? — с укором я посмотрел на лейтенанта.
— Их из-за поворота видно не было, — сказал священник.
— И что? И до чего договорились? — поторопил я события.
— Этот человек, раненный, кстати, в лицо выстрелом старшего лейтенанта Воронцова, откровенно сказал, что ему нужен только мой груз. Ну и меня он вроде бы пожелал тоже забрать, но это не обязательное условие. Если ему отдадут груз, он сразу освобождает нам проход и выпускает вместе с оружием. На почетных то есть условиях…
— Заманчивое предложение, — усмехнулся я. — И что вы, батюшка, ему ответили?
— Что правом решающего голоса не наделен, а решают все офицеры. Он дал мне час времени на раздумья, но я выторговал еще полчаса. Почти пятьдесят минут уже, кстати, прошло…
— Я пошла… — решительно заявила Ксения. — Кто со мной? Мне одной не унести.
— Куда вы? — не понял лейтенант Соболенко.
— За грузом священника. Не собираетесь же вы из-за каких-то икон погибать здесь.
— Товарищ капитан, — не обращая внимания на Ксению, спросил один из солдат. — А что там горит?
Чем темнее становилось, тем ярче были отблески пламени из верхней части долины.
— Ваш старший лейтенант заманил Геримхана Биболатова в ловушку и обрушил на них корпус вертолета. Уничтожил около шестидесяти человек. Молодец ваш командир…
— Так кто со мной? — повторила Ксения свой вопрос.
— Иди, пока ноги в темноте можно не сломать, и сиди в лагере, — сказал я. — И не высовывайся,
— Я не поняла… — она была настроена по-боевому.
— Идите, женщина, идите, — твердо добавил отец Валентин. — И не трогайте мой груз… Иначе у вас руки отсохнут… Это я вам гарантирую…
Ксения села на камень. Понимания она ни в ком не нашла. Она и не могла найти понимания, особенно после моего сообщения о действиях старшего лейтенанта Воронцова. Теперь нам осталось объединиться, и тогда можно будет остатки бандитов уничтожить.
А меня опять мысль посетила. Все уже повоевали, кроме меня. Я один остался не у дел. Головная боль от контузии почти прошла и только едва-едва отдавалась звоном в ушах при напряжении.
— И как вы, батюшка, с этим человеком в черном костюме договорились? Он что, сам к нам заглянет?
— Нет. Я должен выйти к повороту и позвать его.
— Как его зовут?
— Я спрашивал. Он не пожелал себя назвать. Сказал, что нужно позвать эмира.
— Может быть, это сам эмир Геримхан Биболатов?
— Геримхан, товарищ капитан, здесь был раньше, — напомнил мне лейтенант. — А этот, в черном костюме, только недавно прилетел.
К сожалению, Соболенко был прав. А как было бы хорошо Геримхана живьем захватить… Впрочем, насколько я слышал, спецназ ГРУ предпочитает пленных не брать. Но захват командира противной стороны всегда считалось б?льшим достижением, чем разгром противника.
— А как показалось, фигура у этого, в черном, важная?
Отец Валентин плечами пожал.
— Сам он очень даже желал похвастаться. Но я думаю, есть чем хвастаться, если прилетает сюда на вертолете МЧС. Наверное, он влиятельная фигура. Кстати, говорил, что авиадиспетчер по его приказу сюда не допустит ни одного вертолета поисковиков. Это когда он объяснял мне, что наше положение безвыходно. Он тогда не знал, наверное, что там Воронцов с Божьей помощью наворотил… И уверенность из него так и лезла…
— А что, если я на свидание с ним схожу? — спросил я.
— Зачем, товарищ капитан? — не понял Соболенко.
— Захватить попробую…
— Захватить человека, пришедшего на переговоры… — выразил свой скепсис отец Валентин.
— С бандитами переговоры не ведутся. Но я попробую сделать все в рамках приличий. Можно его на что-то спровоцировать. Кавказцы народ горячий и на провокации поддаются легко. Я все же захвачу его. Кто что по этому поводу думает?
— Мне прискорбно, что я стал причастен к провокации, — заметил священник. — Не знал я, что пограничники работают по ментовской системе…
— Это не ментовская система. Просто менты взяли ее на вооружение. Погранвойска создавались когда-то в системе ВЧК, — цинично усмехнулся я. — А ВЧК всегда, с первых дней существования, была провокатором. У Дзержинского, если вы помните, был такой заместитель — товарищ Петерс, главный специалист по провокациям. Ради того, чтобы заманить в Россию Бориса Савинкова, Петерс создал целую контрреволюционную организацию, вовлек в нее тысячи людей, которых потом расстреляли как отработанный материал… Значит, у нас старые традиции… А вы, батюшка, имеете причины, чтобы ментов не любить?