Огненный рай
Шрифт:
Он взглянул на нее совсем не сердито.
— Тогда, надеюсь, ты как следует проучишь меня.
Порывистый ветер подгонял Эштона, пересекавшего Мальборо-стрит по пути в таверну «Белая лошадь». Ньюпорт казался совсем другим в эти дни. Установилась необычно холодная зима, и разгоралось пламя восстания; город замкнулся в самом себе: по улицам с угрюмым презрением шагали отряды «красных мундиров» — их встречали закрытые окна и ставни домов. Капитана Королевского флота Джеймса Уоллеса
Эштон надеялся, что Ньюпорт переживет вторжение английской армии. Что касалось его личных дел, то он продолжал свою обычную работу в конюшнях; их брак с Бетани переживал то взлеты, то падения, зачатый ребенок оставался постоянным камнем преткновения, — словно по взаимному соглашению, они редко говорили о нем. Но иногда, замечая, как Бетани кладет руку на свой припухший живот, он испытывал горечь, смущение и несказанную нежность. Жена с завидным упорством утверждала, что Тэннер не имеет к этому никакого отношения.
Оставалось ненавидеть себя за то, что ему требовались доказательства. Иногда же, во время интимных ласк, она касалась его с такой нежностью, что покоряла душу; в такие минуты его недоверие почти исчезало. Почти.
Ветер гнал перед ним разорванную листовку, он поймал ее и прочитал: «К оружию! Все, кто за свободу, поднимайтесь! Патриоты…» Покачав головой, Эштон бросил обрывок и зашагал дальше. Печатная мастерская Финли Пайпера распространяла преступные воззвания в течение всей осени 1775 года, испытывая терпение английских властей и вызывая гнев богатых тори.
Финли очень упорно настаивал на сегодняшней встрече. Холодный ветер рвал полы длинного плаща, когда Эштон открыл дверь таверны. При его появлении несколько посетителей подняли головы, с любопытством взглянули, а затем продолжили заниматься своими разговорами.
Нахождение в порту английского флота почти свело на нет торговлю, которая являлась жизненно важной для Ньюпорта. Обширное атлантическое побережье — партнер Ньюпорта по бизнесу — блокировалось английским капитаном Уоллесом. Торговля замерла; в порту не было моряков, всегда готовых утолить жажду спиртным, исчезли корабли, ждущие разгрузки, прекратилась торговля чаем и ромом, не составлялись счета, не складировались бочки, даже в борделе мадам Джанипер девушки задумали переквалифицироваться в прачек.
Отыскав глазами Финли и Чэпина, Эштон подошел к их столику. Трактирщик поставил перед ним небольшую кружку горячего, пахнущего специями, ягодного вина.
— От твоих листовок никуда не деться, — с сарказмом заметил Эштон, — ветер носит их по улицам, словно мусор.
Финли усмехнулся.
— Интересно, когда же и ты захочешь найти приют под ветвями «Дерева Свободы»?
— Приют? Мне кажется, что это все больше напоминает пылающий ад, где можно укрыться от холода.
—
— Скорее всего, здравый смысл. Поэтому я отрицательно отношусь к английской оккупации, но, как трус, не желаю участвовать ни в каких кровопролитиях.
— Ты? Трус? — Финли покачал головой. — Можно ли забыть человека, сунувшего свою голову в петлю, чтобы спасти другого?
— Откуда тебе это известно?
— О проявленном героизме не молчат. К концу лета слухи о твоем поступке распространились по всей колонии.
Эштон совсем не считал себя героем. Разве герой позволил бы спасать себя слабой женщине?
— Нам нужно обсудить с тобой один вопрос. — Финли сразу стал серьезным. — Это касается брата твоей жены.
— Гарри Уинслоу?
— Его нашли. Он арестован.
У Эштона сжались кулаки. Все, что он сделал для Гарри, свелось к нулю.
— О его местонахождении знало не больше четырех человек, и никто бы из нас не выдал его.
— Не знаю, как это произошло, но подозреваю того же английского соглядатая, который пытается разрушить наше сотрудничество с фирмой «Ортале и Си».
— Черт возьми, — пробормотал Эштон. — Значит, парень обречен?
— Не совсем так, — пояснил Чэпин. — Это удивительно, но, кажется, у этого соглядатая есть сердце: он выдал местонахождение Уинслоу при условии, что молодого человека не приговорят к смерти.
Финли согласно кивнул.
— Нам предоставляется возможность обменять его на англичанина. Но вся беда в том, что у нас сейчас нет такого заключенного, которого «красные мундиры» согласились бы выменять на Уинслоу.
Эштон внезапно понял, чего от него хотят, и вино сразу показалось ему горьким.
— И вы хотите, чтобы я добыл вам такого.
— Да. — Финли поднял кружку. — И ты очень удивишься, когда узнаешь, кто намечен.
Бетани быстро изобразила спокойное выражение лица, когда дверь стукнула, и в дом вошел Эштон. Она отложила в сторону крошечную распашонку, которую любовно вышивала весь вечер, ожидая мужа. Огонь в печи разгорелся ярче от порыва ветра, Глэдстоун радостно заскулил, приветствуя хозяина.
— Напрасно ждешь, пора было лечь спать.
Эштон сбросил с плеч плащ, холодный морской воздух разгорячил его щеки, резко обозначив выступающие скулы.
— Уже поздно. Где ты был?
— А зачем тебе знать, где я бываю?
Она отвела взгляд — в течение четырех месяцев ей приходилось терпеть его недоверие, привыкая к боли, но не настолько, чтобы ее не чувствовать.
— А кто запретит мне волноваться о собственном муже?
Он прислонился к серым камням камина, когда-то черным от сажи, а теперь отчищенным до блеска руками Бетани. Она видела, как напряжены его плечи, как устало опущена голова.