Огненный скит.Том 1
Шрифт:
В Колину каморку заглянул Мишка. Лицо было перепачкано сажей, руки в угольной пыли. Вытерев пот, сел на лавку и подмигнул Коле левым глазом.
— Видал, как Вандушев расшаркался?
— Видал. Топим для троих. Не могли в очередной день помыться.
— У них брифинг, — ввернул Мишка услышанное по телевизору слово и захохотал, сотрясаясь тощим телом. — Чудак ты, Коля! Это ж нужные для Вандушева люди, наиважнейшие. А ты — в очередной день. Лапоть!
Он посидел минут пять и опять засобирался в котельную.
— А ведь не даст
Когда истопник ушёл, Коля открыл дверь бани. Из парилки доносились голоса, приглушённые плотным паром. Слов нельзя было разобрать, но можно было догадаться, что это были возгласы удовольствия.
Коля вернулся в каморку, вынул из шайки мокнущие прутья лозняка и стал доплетать корзину, которую ему заказал для угля Мишка.
Неожиданно дверь отворилась, скрипнув, и на пороге появился Вандушев, обвязанный по животу широким махровым полотенцем, достававшим до колен.
— Коля, — важно сказал он, — сходите, помассируйте Игорю Федоровичу спину. Он в обиде не оставит.
Коля несколько секунд молчал, наморщив лоб, а потом посмотрел на начальника, ожидавшего ответа, и тихо сказал:
— Я не массажист.
— Ты что — не понимаешь обстоятельств? — вспылил Вандушев. — Ты знаешь, кто такой Игорь Федорович?
— В бане все одинакие. Отличий не видать — все голые, — ответил Коля и принялся доплетать корзину.
— Ну смотри у меня, — побагровел Вандушев, поправил сползшее с объемистого живота полотенце. — Я тебя предупреждал. Завтра же напишешь заявление…
Он резко повернулся и ушёл в парилку.
Коля собрал в сумку нехитрый свой скарб — стамеску, брусок, заварной фарфоровый чайник, моток медной проволоки, шило, перекрыл воду, горячую и холодную, закрыл входную дверь на замок, ключи бросил в кусты, а сам ушёл домой.
На следующий день Вандушев его уволил.
Это было в начале сентября. В ту осень рано ударили холодные утренники. Неровной полосой прошли заморозки, погубившие в садах георгины и вчистую помертвившие ботву огурцов.
Сразу после увольнения Коля не грустил. Он выкопал картошку, высушил на солнце, чтоб дольше хранилась, не гнила зимой, ссыпал в подпол, собрал малость оставшихся на деревьях яблок и только тогда задумался.
Вначале он работал кочегаром в больничной котельной, потом дворником. Нигде у него хорошо не получалось, всё валилось из рук. Каждое новое увольнение он переносил без сожалений, словно внутри у него что-то давно оборвалось, лицо ничего не выражало, кроме застывшего спокойствия и сознания необходимости такой участи. Он молча забирал трудовую книжку, запихивал в карман и, шаркая неизменными кирзовыми сапогами, уходил.
Свет не без добрых людей. Похлопотали насчет Коли и взяли его сторожем на эту же фабрику — до пенсии ему оставалось совсем мало.
Ночью он сторожил фабричную теплицу, а днём дома смотрел в окно, как из трубы бани идёт дымок и народ с сумками, портфелями
Пришла зима. Заковала землю морозом, до звона, до упругой силы, нанесла снегов до края берега, грянула вослед трёхдневной оттепелью, да вновь сорокаградусными — обледенела и гора, и баня. Никто дорожку не посыпал, как прежде, и люди чертыхались, падая, кубарем скатывались вниз, разбрасывая сумки в стороны, поминали и директора, и всех святых.
Проходя мимо Колиного дома, видели в окне, рядом с раздвинутыми занавесками лицо. Оно белело за тёмными стеклами, а потом расплывалось и пропадало.
1985 г.
Ходи веселей!
У Веньки Косоурова сыну скоро исполнялся год, и он с женой по наставлению тёщи, набожной старухи Пелагеи, собрались окрестить его. Венька уж было решил взять в колхозе лошадь, чтобы отвезти младенца для совершения обряда в город, в церковь, как неожиданно выяснилось, что в деревне ещё с полдюжины не крещённых детей разного возраста — от полутора месяцев до пяти лет. Их матери, узнав, что Венька собрался в церковь, всполошились и в один голос заявили, что им всем срочно тоже надо крестить своих чад, и так как они в основном без мужей, то ехать всем кагалом в такую даль по жаре и пыли нечего, уж лучше позвать отца Николая из дальнего сельца Сабурова. Хоть и шебутной он поп, но всё-таки поп, коему приход не по наследству перешёл, а даден высоким духовным начальством.
Это напрочь меняло планы Косоурова. Однако, после недолгих раздумий, Венька посчитал, что такой вариант даже лучше, чем предлагал он, и согласился съездить за батюшкой.
Когда всем миром договорились, в какой день привезти попа, пошли к председателю колхоза просить лошадь.
Председатель, член партии, лошадь дать отказался.
— Для такого дела лошади не дам, — сразу отрезал он, пристукнув для убедительности кулаком по столу.
— Кузьмич, для обчества просим, — просительно сказал Венька, как самый ушлый из компании и главный инициатор предстоящего события. — Нужно нам. Я хочу крестить пятого своего, Глебу Проворину надо дом освятить, у Дарьи Фёдоровой муж при смерти… Чай, полдеревни тебя просит. Не откажи!
— Еловые вы головы! Зачем же я в нашу колхозную деревню попа повезу. Нет такой установки сверху…
Компания зашумела.
— А ты только установками живёшь?! — ввернул слово Глеб Проворин, ровесник председателя, всю сознательную жизнь проработавший механизатором в МТС. — А если заставят тебя штаны снять и бегать вокруг деревни — побежишь?
— Вы здесь мне демагогию не разводите! — рассердился Кузьмич, не зная, как вести себя дальше с напористыми членами своего колхоза.