Огненный скит.Том 1

Любопытнов Юрий Николаевич

— А что ты умеешь делать?

— Жизнь всему научила. Могу дома рубить, гончаром, бондарем, кузнецом работать. Сапожному мастерству обучен да и многим прочим.

— Прасковья, подавай кашу! — распорядился Маркел.

Он заметил, что незнакомец внимательно поглядывает на Антипа, как бы оценивая в уме. Может, подумал мельник, заметил неприязненное отношение к себе хозяйского сына.

— Втроём с хозяйством управляетесь? — в свою очередь спросил Изот мельника, может, из любопытства, может, чтобы разрядить наступившее молчание.

—

Втроем, — ответил Маркел. — По осени, правда, иногда помощников беру, если год урожайный и мужики беспрестанно хлеб на помол везут.

— А это сын ваш будет? — спросил странник, взглядом указывая на Антипа.

— Сын, сын, — закивала Прасковья, и Изот заметил, как при этом радостно заблестели её глаза.

— Как звать-то тебя, парень? — обратился Изот к Антипу.

Тот ничего не ответил, уткнувшись носом в стол.

— Ответь страннику, — сказала мать и, не дожидаясь, что скажет сын, проговорила: — Стеснительный он у нас. В лесу живём, словно бирюки. Народу мало видим, а зимой и подавно — заметает нас снегом по крышу.

— Антип, раз поел, иди гуляй пока, — сказал сыну Маркел, — уловив его недоброжелательный взгляд в сторону странника. — Когда позову, придёшь капусту рубить.

— Антип — хорошее имя, — обронил как бы невзначай Изот. — По-гречески означает: против всех.

— Ты и грамоте разумеешь? — удивлённо спросил Маркел.

— Разумею. Я много лет прожил со старцами в скиту. Бог помог многому научиться…

— А мы Антипа продержали три года в городе, чтоб грамоте научился, — проговорила Прасковья, — да кончили. Хлопотное это дело. Да он не захотел дальше продолжать. — Она вздохнула: — Какую никакую, а грамоту надо знать.

— А ты из староверов, значит, — проговорил Маркел. — Я сразу так и подумал.

Гость ничего не ответил и, допив молоко, сказал:

— Кто сыт, тот у Бога не забыт. Спасибо, люди добрые за угощенье, за щи да кашу, за ласку вашу. Пора в путь. Спаси вас Бог! — Он поставил чашку на стол и хотел встать.

— Постой! — остановил его мельник. — Ты куда теперь идёшь?

— Да куда глаза глядят. Может, до города доберусь, лишь бы ноги несли. К мастеровым авось пристроюсь: хлебы печь, обручи клепать. В городе зимой сподручнее — делов много завсегда. Можно к богатым в дворники пойти…

— А не хочешь на зиму остаться у меня на мельнице?

Изот не ожидал такого предложения. Лицо его выразило растерянность, видно было, что он опешил от слов мельника, но быстро пришёл в себя:

— А что делать дашь?

— А всё, что сыщу надобным. Наперво, лесу надо наготовить: мельницу поправить, избу подрубить, дровишек привезти. Мороз ударит, брёвна будем возить, а мне помощник надобен. Ты в годах, но вижу бодр и проворен и на язык не скор, а такие мне по сердцу.

— Господь силой не обделил, не та, что в молодечестве, но ещё не ослаб — подкову разогну.

— Вижу. Соглашайся.

Изот, раздумывая, стоял у притолоки, теребя густую бороду. После долгих лет скитаний по чужим

углам, житья в общинах староверов, он не нашёл крыши над головой или хотя бы продолжительного пристанища, не обрёл успокоения и относительного счастья. Приходила глубокая старость, он не знал — долго ли коротко ли ему отмерен путь, и его всё сильнее тянуло в родные края, в лес, где стоял скит, в котором он прожил трудную, но спокойную жизнь, устоявшуюся и размеренную, когда каждый день встречал с улыбкой и радостью. Хотя он знал, что его в родных краях, кроме лишений и невзгод, ничего не ждёт, хотелось побыть на могилах предков, поклониться им, вспомнить прожитое, а может, и поплакаться над ними, найти там успокоение от житейских неурядиц и беспокойства в душе.

Это желание он ощущал сердцем и душой. Всё рвалось в родную сторону, и после долгих размышлений и предположений, взяв посох странника и забросив котомку за плечи, он пешком отправился в путь. А придя сюда, узнавая знакомые места и чуть ли не кланяясь каждому кусту и дереву, с тревожным сердцем вспомнил о мальчонке, не вспомнил, он о нём никогда не забывал, ноги его сами понесли на мельницу, у дверей которой он более шестнадцати лет назад оставил младенца. Что с ним? Жив ли? Как сложилась его судьба? С замиранием сердца он подошёл к воротам, за которыми стоял тогда, наблюдая, как мельник с женой вносили ребенка в дом, вошёл во двор и постучался в дверь.

Увидев мальчишку, подумал: «Неужто этот рыжий парень Дуняшкин сын, которого он спас тогда от смерти и подбросил мельнику с мельничихой? Наверное, он. Они выполнили его волю — нарекли Антипом, как и просил он, нацарапав имя на бумажке…»

— Так как? Надумал? — опять спросил Маркел, прервав мысли Изота.

Изот молчал. Предложение мельника было заманчивым. Зачем шляться по деревням, прося Христа ради на хлеб, лучше жить в тепле, не заботясь о пропитании, а работы он не страшился. Это решало многие заботы.

Из передней вышел Антип, взглянул исподлобья на присутствующих, молча оделся и вышел на улицу.

— Далеко не уходи! — крикнул ему вдогонку Маркел. — Скоро капусту позову рубить… Так как моё предложение? — повторил мельник, обращаясь к Изоту. — Угол мой, стол мой. Немного денег дам. Чего ещё нищему надобно? Работу найду. Волю твою не отнимаю: когда захочешь, тогда уйдёшь. А?

Изот взглянул в окно, где мелькнула фигура Антипа, тронул воротник рубахи, словно он ему стал тесен, и ответил:

— Добро. Вы люди приветливые. Не обидели странника, не обидите и работника. По рукам, хозяин!

— Вот и ладно, — обрадовался Маркел.

Ему действительно нужен был работник. Надо было подумать об обновлении мельницы, изба приходила в ветхость, да мало ли в хозяйстве дел, а у него одни руки, многого не сделаешь. Надо вот заготовить лесу. Одному с Антипом это не под силу — и сам измучаешься и сына изнуришь, а с таким, почитай, дармовым работником, как этот странник, дела пойдут быстрее.