Огни на Эльбе
Шрифт:
Довольный собой, он застегнул брюки, подошел к комоду и налил себе стакан виски. Это было легче, чем он ожидал. Почти опьяненный этой удачей, он почувствовал ужасное облегчение.
Этот план был просто спасением. Он заставит ее приходить к нему в спальню, пока она не забременеет, а затем выгонит, снабдив некоторой суммой денег. Само собой, незамеченным это не останется. Поднимется небольшой скандал, но этого ему и нужно. Отец будет одновременно зол и рад, что его худшие догадки не подтвердились. Как это принято среди отцов семейств, он поможет Францу уладить вопрос. Конечно, доставлять неприятности горничным в обществе не одобрялось, но это было нормально. О, благословенная нормальность… Франц даст ей немного денег на ребенка или на подпольный аборт и, конечно же, возьмет с нее письменное заявление, что не
Китти беспокойно ворочалась в постели. Полог над кроватью был плотно задернут, ей нужна была полная темнота, чтобы уснуть. Но сегодня она чувствовала себя, как в черной клетке. Боль была невыносимой – словно пламя терзало ее изнутри.
Когда перед сном она собиралась принять свою обычную дозу лекарства, она с ужасом обнаружила, что флакон пуст.
– Но этого не может быть, мадам. Мы всегда покупаем лекарство заранее, и обычно во флаконе даже что-то остается, когда из аптеки приносят новый, – защищалась Лиза, получив от хозяйки выговор. – Быть может, в последнее время вы принимали больше, чем следует?
Китти отослала ее прочь. Как смеет эта дерзкая штучка так с ней разговаривать! В конце концов, Лиза сама давала ей лекарство – по две ложки, утром и вечером. А то, что Китти иногда тянулась к флакону между обязательными приемами, было ее маленьким секретом. Ведь время с утра до вечера шло ужасно медленно, если приходилось терпеть боль. Слуги должны знать такие вещи, но никогда, ни при каких обстоятельствах не произносить этого вслух, чтобы – не дай бог! – не смутить вас. Следить за тем, насколько полон флакон, и вовремя ходить в аптеку было прямой обязанностью Лизы. А теперь все было закрыто на выходные, и Китти предстояло как-то пережить целый день и две ночи. От одной только мысли лоб покрылся испариной. Этим вечером из флакона ей удалось накапать всего пол-ложки. Неудивительно, что теперь внутренности горели огнем, а боль в спине постепенно расползалась по всему телу, захватывая плечи и ноги. Она лежала, скорчившись, рука судорожно металась поверх одеяла. Нет, она не выдержит этого. Надо чем-то заняться, отвлечься. Может быть, стоит разбудить Зильту, размышляла она. У нее должно что-то оставаться. Китти прекрасно знала, что ее невестка тоже страдала от болей, хотя они, разумеется, никогда это не обсуждали. Но слуги болтливы, а Китти нравилось знать обо всем, что происходит в доме. В том числе о вещах глубоко личных.
Она с трудом перекинула ноги через край кровати. Гордость помешала ей позвать на помощь Лизу. Она нащупала скрюченными ногами тапочки и потянулась к трости, стоявшей у прикроватной тумбочки. Отчего же так темно. Ей понадобилась целая вечность, чтобы собраться и выйти из комнаты.
Старость была агонией, пыткой, бесконечным туннелем, где была только боль – туннелем, который с каждым днем казался все длиннее и беспросветнее. Мало того, что она почти ничего не могла делать сама и полностью удалилась от света, не принимая участия даже в жизни собственной семьи. Мало того, что каждый день она чувствовала, как угасают силы. Ко всему это добавлялось предательство собственного тела, которое она совершенствовала, подчиняя себе с раннего возраста. Теперь оно мстило ей с такой жестокостью, какой она и представить себя не могла, показывая ей, что есть вещи, которые сильнее дисциплины и воли. Каждый день она спрашивала себя, за что Бог так наказывает ее. Но продолжала молча нести свое бремя. Чтобы, когда она уйдет, никто не мог сказать, что она сдалась.
Когда она думала о молодой девушке, которой была когда-то, на глаза наворачивались слезы. Белокурая, с нежным румянцем на щеках – все мужчины оборачивались ей вслед. А как ей шел желтый цвет! Цвет, который можно было носить только молодой незамужней женщине. Она до сих пор помнила свое любимое желтое платье с розочками вокруг декольте. В последнее время ей все чаще снилась ее юность – еще до замужества, до детей, когда все было ново и волнительно, а сама она была не женой и матерью, а самой собою. Реальность то и дело ускользала от нее и днем, и она вдруг снова становилась маленькой Китти, любимицей своих родителей, девочкой с милым личиком и строптивым
Медленно, постанывая от боли, она дрожащими пальцами натянула через голову платье, которое носила по утрам. Выпрямившись, она увидела в зеркале уродливую старуху, в которую превратилась, и ее рот сурово сжался. Она схватилась за дверную ручку и в тот же миг услышала, как часы в холле бьют полночь. Пошатываясь, она вышла в коридор. Какой сквозняк здесь, снаружи. Она зябко поежилась и посмотрела на лестницу, освещенную лишь светом луны.
Ее охватил холодный страх. Но она пресекла на корню любую мысль об отступлении. На прошлой недели же удалось ей как-то подняться по лестнице самостоятельно. Пусть даже рядом шла Лиза, готовая подхватить ее в любой момент. Ей нужна была помощь, но она не собиралась умолять невестку. Одна мысль об этом была для нее невыносимой, а стоит только представить, как об этом судачили бы на кухне… До Зильты всего один лестничный пролет. Она просто будет шагать как можно медленнее, и все будет хорошо. Ей только нужно… Внезапно спину пронзила острая боль. Едва не подпрыгнув, она болезненно охнула. Трость выскользнула из рук и с глухим стуком ударилась о ковер. Сама Китти только чудом не упала на колени. Прерывисто дыша, она прижимала обе руки к пояснице, считая минуты, пока не закончится приступ.
Взгляд скользнул вниз. Без трости ей ни за что не спуститься. Но и наклониться, чтобы ее поднять, она не могла. Поэтому мгновение она стояла посреди лестницы, беспомощная, не смея пошевелиться. Сердце бешено билось в груди, и она отчаянно пыталась сообразить, что делать дальше.
Справа от нее по другую сторону лестницы открылась дверь, и в коридор вышли две фигуры. В тусклом свете она могла лишь разглядеть, что они стоят очень близко друг к другу и перешептываются, а потом – она возмущенно ахнула – они страстно поцеловались. Внезапно она поняла, кто стоит перед ней, и все вдруг закружилось перед глазами.
– Франц? – не выдержала она, схватившись за сердце.
Франц и Кай обернулись, и мгновение все трое молча смотрели друг на друга. В глазах Китти зажегся недобрый огонек.
– Франц, что здесь происходит… – начала было она, но колени вдруг подогнулись. Они оба бросились к ней, и это было последнее, что она увидела прежде, чем потерять сознание.
Наутро Герта спускалась по лестнице для слуг в холодную кухню, как никогда недовольная. Еще даже не рассвело, и над садом висел густой, как суп, туман. Слишком рано она поднялась, но что же делать – заснуть не получалось. У нее болела спина, как это часто бывало в последнее время, и один из коренных зубов терзала ноющая боль, медленно, но неуклонно усиливавшаяся за последние несколько дней.
«Пустяки, пройдет» – бормотала она про себя, наливая себе кофе и разжигая огонь. Но отрицать этого было нельзя. Это не был «пустяк» – с каждым днем зуб пульсировал все сильнее.
У нее засосало под ложечкой. Зубной врач был страшнее, чем роды, хуже, чем операция. Она не пойдет к нему! Нет, ни за что! Может, ей удастся достать какое-нибудь лекарство в аптеке, но даже если нет – уж лучше пусть весь рот сгниет, чем она еще раз подпустит к себе этого живодера с парой гигантских щипцов.
Когда она, гремя посудой, вошла с подносом в большой зал и тихо прикрыла за собой дверь, то обнаружила на полу непонятную груду. Герта изумленно замерла.
– Ох ты ж! – воскликнула она от неожиданности, а затем испуганно подняла голову. Не хватало еще разбудить господ!
– Глазам своим не верю, опять эти проделки горничных! – сердито пробормотала она. На полу лежала ткань, может статься, платье, которое кто-то в спешке бросил посреди холла…
Ее охватил такой ужас, что несколько мгновений она не могла вздохнуть. Она увидела скрюченные конечности, тонкие, покрытые старческими пятнами руки, сломанные ноги, пропитанный кровью белый чепчик. Все это было прямо у нее перед глазами, но мозг отказывался воспринимать увиденное, отказывался понимать, что предстало перед ней.