Огни на равнине
Шрифт:
– Обычно люди не трезвонят об этом направо и налево, как ты. Но подобных историй полно. И в книгах, и в фильмах часто такие случаи происходят.
– Ага, точно, один раз я сам видел. Киношка называлась «Мать, которую я когда-то знал». Ну, сидел я, смотрел, а потом не выдержал и ушел… с середины…
– А почему ты решил рассказать мне свою душещипательную историю именно сейчас, глубокой ночью?
– Ну, так просто. Мне захотелось поделиться с кем-то своей болью… Когда я появился на свет, мою мать с позором вышвырнули из дома. Меня, правда, оставили и долгие годы скрывали правду. Ну, вырос я, стал совершенно диким, неуправляемым.
– Дикий, говоришь, неуправляемый? Что же это ты такое натворил?
– Да ничего особенного. Ну, любил вертеться с друзьями около чайных домиков… в кино ходить… Иногда в пачинко [2] играл.
– А чем твой отец занимается?
– Он кузнец. У него свой магазинчик в квартале Сирокава в Токио… Когда старуха мне все рассказала, я жутко разозлился и убежал из дома. Нашел работу – стал официантом в одном заведении, а потом и с обязанностями повара стал неплохо справляться.
2
Пачинко – игровой автомат, похожий на детский бильярд.
– Ну и какие же у тебя тогда проблемы? – удивился Ясуда. – Ты оперился, встал на ноги, теперь сам себе голова. На жизнь зарабатываешь… Какая разница, кто твои папа-мама?
– Понимаете, я хотел увидеть свою настоящую мать.
– А куда она тогда делась?
– Вернулась в родительский дом в Тибе и вышла замуж. Отец дал мне ее адрес, и я отправился к ней в Мацудо.
– А, понятно.
– Ее муж мастерил зонтики, а она хозяйничала за прилавком в магазине. К счастью, мужа не было, когда я там появился. Мать, завидев меня, устроила истерику. Завопила: «Ах ты жалкий ублюдок! Да как ты только посмел появиться в моем доме!» А еще заявила, что отец не имел права давать мне ее адрес. Она дико разъярилась, орала как бешеная… Вот такие дела.
– Гм, понятно, обычная история, – пробормотал Ясуда. – Все равно, я никак не пойму, зачем ты мне это рассказал.
– Видите ли, я тогда тоже взбесился. Хлопнул дверью и был таков. Ни слова ей не ответил. Просто смылся.
– Ха, похоже, тебе нравится спасаться бегством. Но ведь ничего страшного не произошло, верно?
– Я вернулся в Токио и стал часто ходить в кино. Так и попал на фильм «Мать, которую я когда-то знал». Сидел один в темноте и смотрел. Но до конца досмотреть не смог: нервы сдали. Пришлось уйти.
– Ты, наверное, плакал.
– Нет, я был слишком несчастен, чтобы лить слезы. Просто встал и вышел из зала.
Надолго воцарилась тишина. Наконец Ясуда нарушил молчание:
– Знаешь, и у меня есть одна история. Рассказать?
– Да, да, пожалуйста! Ваша матушка тоже была служанкой?
– Нет, конечно нет! Гм, я сам отличился… Очень рано стал отцом.
– Да ну?
– Представь себе. Обрюхатил одну официантку, когда еще в школе учился. Мой старик все узнал и не позволил мне даже взглянуть на малыша, когда он родился. Вообще-то я повел себя как настоящий сопляк. Размазня! Позволил старшему брату уладить все неприятности. Он отдал ребенка чужим людям на воспитание – за деньги, разумеется, – а позже позаботился о том, чтобы мальчик получил нормальное образование. Братец
– А у вашего брата были дети?
– Тогда не было, своими он только недавно обзавелся. Долгие годы он присматривал за моим ребенком, и это продолжалось до самой смерти нашего отца. Все это время мальчишка жил на стороне. Когда мой старик дал дуба, брат привел пацана к нам в дом и объявил, что это мой ребенок. Но он заставил меня поклясться, что официально я никогда не признаю сына.
– А потом вы небось женились…
– Ага, точно. А сын-то мой, между прочим, был славным пареньком, шустрым, башковитым. Он был в тысячу раз лучше детишек моего брата.
– Сколько ему сейчас?
– Шестнадцать. Он добровольцем поступил в юношеское подразделение военно-воздушных сил.
– Правда?!
– В марте, как раз перед отправкой за океан, я съездил к нему в лагерь. Н-да, забавно… Мне даже в голову не пришло пожелать ему удачи или еще там чего-нибудь… А когда я уже уходил, пацан мне и говорит: «Берегите себя, отец».
– По-моему, вы плохой отец! – раскипятился вдруг солдатик. – Никудышный!
– Ну что ж… Теперь уже ничего нельзя изменить. В любом случае у него неплохо все складывается. Добровольцем пошел в армию. И насколько я знаю, сейчас летает где-то там, в небесах… Учитывая обстоятельства его рождения, я иногда думаю, уж лучше бы…
– Нет, молчите! Не надо! Я знаю, что вы собирались сказать. Лучше бы его убили, да? Вы не имеете права так говорить. Вы ужасный, жестокий человек! Когда-нибудь вы будете за это наказаны.
– Ты абсолютно прав! Наказание не за горами. Я сдохну как собака… прямо здесь, на этом грязном острове.
Послышались сдавленные рыдания.
– Пожалуйста, не плачь, – попросил Ясуда. – Я ведь ничего уже не могу сделать, правда?
– Знаю, но, когда я слышу о таких родителях, как вы, начинаю понимать, почему моя жизнь не заладилась. Папаша с мамашей, наверное, тоже думали, что было бы лучше, если б я умер.
– Одно не всегда следует из другого, – буркнул Ясуда. – И прошу тебя, перестань хныкать! Ты здесь не единственный, кого поджидает смерть.
– Вы ужасный, отвратительный человек!
– Если, по-твоему, я так ужасен, то чего ты тут сидишь? Катись отсюда! – решительно отрезал Ясуда. Чуть позже он тихо пробормотал: – Да, так оно, наверное, все и произойдет… На этом острове мы найдем свою смерть – я и мой сын.
В темноте раздался протяжный вздох. Я содрогнулся. Никогда не слышал, чтобы кто-то вздыхал с таким безудержным отчаянием, такой неизбывной тоской и скорбью. Откуда возник этот низкий звук, какое существо исторгло его из глубин своей истерзанной плоти, я не знал.
– Эй, парень, – снова подал голос Ясуда, – держись-ка ты рядом со мной. Я позабочусь о том, чтобы у тебя все было в порядке.
– Вы действительно этого хотите, отец? Но…
– Чего еще?
– Вы пугаете меня, честное слово!
– Послушай, парень, мы с тобой должны помочь друг другу. Но учти, тебе придется потрудиться. Завтра утром мы оба отправимся в госпиталь и выясним, нельзя ли там подработать. Ну, например, воды принести, котелки вымыть, нам ведь подойдет любая халтура. Им придется выдать каждому из нас по картошке, если мы будем пахать целый день. Понимаешь?