Огни в долине
Шрифт:
— День добрый.
— Здравствуйте, — ответила удивленная Глафира. Звонок замер в ее руке. Впрочем, женщина тут же спохватилась и снова принялась вызванивать и поторапливать ребят, не забывая следить за тем, чтобы у порога они вытирали о веник обувь.
Второй раз Никита Гаврилович замедлил шаг у поселкового клуба. Этого большого дома раньше тоже не было. На двери висел амбарный замок, а под ним на кнопках объявление. Охотник читать не умел и на объявление не обратил внимания. Зато заглянул в одно из окон. В клубном зале было темно,
Так, не торопясь, разглядывая дома и отмечая про себя новые, Плетнев шел по зареченским улицам. Иногда ему встречались прохожие. Он зорко всматривался, надеясь узнать человека, но люди все были незнакомые, либо время так изменило их, что признать было невозможно. Зато приисковую контору Никита Гаврилович разыскал без труда. Большой одноэтажный дом, длинный и низкий, остался таким же. Только крыльцо заменили новым и, видимо, недавно — свежеоструганные доски еще не успели потемнеть. И коновязь была тоже новая, хотя толстое длинное бревно местами уже носило следы лошадиных зубов.
Мимо прошел пожилой рабочий.
Охотник окликнул его:
— Может, ты скажешь, где тут найти директора.
— Александра Васильича-то? А вот по коридору, в конце дверь. Там, стало быть, его кабинет. Да он, поди, уехал куда-нибудь. На месте наш директор не сидит. А ты приезжий, видать. Откуда?
— С Нового. — Никита Гаврилович поднялся на крыльцо и заторопился по коридору.
Майский был еще у себя в кабинете, но готовился ехать и убирал со стола бумаги. Случайно подняв голову, увидел в дверном проеме безмолвную широкоплечую фигуру охотника. Когда тот открыл дверь, Александр Васильевич не слышал. Секунду-другую директор смотрел на Плетнева, словно не верил глазам, потом порывисто шагнул навстречу.
— Никита Гаврилович! Дорогой мой человек!
Охотник крепко обнял Майского и трижды поцеловал.
— Вот и свиделись, Александр Васильич.
— Садись, Никита Гаврилович, вот сюда, поближе ко мне. Дай-ка поглядеть на тебя как следует. Давно мы не видались, давно. Все такой же, нисколько не изменился. Даже помолодел будто.
— Ну, скажешь, Александр Васильич, — широко и немного застенчиво улыбнулся Плетнев. — Старик я, чего там.
— Рано, рано в старики записываешься. Когда приехал? Насовсем, конечно? Впрочем, чего же я, вижу, прямо с дороги зашел. Где остановился?
— Так разве Иван Тимофеевич не говорил? Я его давеча встретил.
— Не видал я еще Ивана Тимофеевича.
— С дядей моим приехали. Утром, как светать стало. У него дом здесь. Вместе и жить будем, два старика, как два сапога — пара.
— Степана Дорофеевича я мало знаю. Но слышал о нем, известный в Зареченске старатель. Обживайся, Никита Гаврилович, осматривайся, а там… Есть у меня предложение. Не знаю, как посмотришь, а лучше тебя для такого дела не подобрать человека.
— Опять, небось, золото искать?
— Угадал, — рассмеялся директор. — Работа знакомая, верно? Все равно ведь не усидишь
— Пожалуй, так, — согласился охотник, не переставая разглядывать Майского. Перед ним сидел зрелый мужчина, с легкой сединой на висках. Но было в нем и немало еще от прежнего Майского: подвижность, простота и какая-то легкая веселость.
— Ты же меня знаешь, Александр Васильич, я в четырех стенах долго не могу. Воздуху мало. Люблю, чтобы небо крышей было, чтобы звезды на нем горели. Тайгу люблю слушать. Вот с Виноградовым-то, Виктором Афанасьевичем, мы славно побродили.
— И как? Удачно?
— Да не то, чтобы очень. Однако кое-что нашли.
Директор кивнул.
— И нам тоже надо бы кое-чего. Немножко. Участок подыскать, где бы вторую драгу пустить. Я в Глухой Лог еду. Хочешь со мной?
— В другой раз, Александр Васильич. Только с дороги, ночь, считай, не спали.
— Верно, верно, я и забыл. Ну, мы еще успеем побывать с тобой и в Глухом Логу, и на шахтах. Устраивайся, отдыхай, а вечером непременно ко мне. Аленка будет рада. Дочку нашу посмотришь. Вспомним прошлые деньки.
— Спасибо за приглашение, Александр Васильич, приду.
— Ну извини, ждут меня на драге. Так смотри, вечером к нам.
Говоря последние слова, Майский уже надевал фуражку и плащ. На крыльцо они вышли вместе. Директор сел в двуколку и покатил по дороге, ломая колесами звонкую корку льда на лужах. Никита Гаврилович посмотрел ему вслед и повернул к дому дяди. Обратно шел также медленно, посматривая вокруг и на встречных людей. Сколько же лет прошло после тех дней, когда ходил вот по этим самым улицам в компании своих сверстников, молодой и беззаботный, не думая о будущем, не тревожась за него. Потом женитьба, короткие, как мгновение, дни радости и счастья, а потом… Лучше бы не было этого потом. И вот жизнь прошла, не заметил даже.
Когда Плетнев вошел в дом, там уже вовсю хозяйничала Домна Никифоровна. Подоткнув подол длинной юбки и обнажив бледные толстые ноги, разрисованные синими вспухшими жилами, она протирала окно. Посреди горницы стояло ведро с водой, из него торчал конец тряпки, а под ним расползалась блестящая лужа. На стульях, на столе топорщились наспех связанные узлы.
— С приездом, Гаврилыч, — поприветствовала его женщина, продолжая заниматься своим делом. — Опять к нам на жительство?
— Выходит так, Домна Никифоровна.
— Давно бы пора. Сколь по чужим-то краям ни броди, а лучше дома родного места не найдешь. Ты уж прости меня на скором слове, а только не люблю я, когда уборка и мужики в доме толкутся. Пойди нето, погуляй али самовар наладь. С дороги-то чаю, небось, захотелось.
— Ага. А Степан Дорофеич где?
— Добро свое таскает, — Домна Никифоровна показала на узлы. — Много у него всякого добра по разным углам растыкано. Ходит, собирает. Он как… — Она сделала паузу и, перестав тереть стекло, посмотрела на Плетнева. — Все пьеть?