Огонь для Проклятого
Шрифт:
Видимо, нет.
Где мы ошиблись? На какой развилке избрали неверный путь? Почему все валиться начало именно с моим исчезновением?
Или все началось гораздо раньше, а я просто не замечал? Был слишком сильно погружен в войну, в мысли о нашем величии, в изыскания в Тени, в… нет, не в Хёдд. Только не в нее. С ней было хорошо, даже очень. Но у нее нет ничего такого, чего бы ни было у любой другой красотки Империи.
Мужчины, зачастую, вообще склонны идеализировать своих женщин, наделяя их качествами, которыми те на самом деле не обладают. Самообман, ни больше ни меньше. Пара сисек, влажное лоно — этот набор имеется у
Неужели и я где-то позволил себе слабину?
Сплевываю себе под ноги.
С ней было хорошо. Спокойно. Что для меня, вероятно, оказалось важнее всего. Только теперь меня распирает от злости, прежде всего, именно к ней, к своей бывшей жене. Мне плевать на червяка рядом с ней. Не плевать на нее…
Я думал, ты умнее, Хёдд.
Комната с перегонными кубами и ретортами представляет из себя плачевное зрелище. Серьезного боя здесь не случилось, но даже небольших маневров хватилось, чтобы часть редкой аппаратуры оказалась на полу в состоянии мелкого хрустящего под ногами крошева.
И все бы ничего, но найти полноценную замену утраченному в этой до кишок промерзшей глуши я попросту не смогу. Не с моим теперешним статусом.
Я не знаю с полной уверенностью, какая нелегкая принесла ко мне Магн'нуса, но подозреваю, что мои стражи проявили в Лесной Гавани некоторую беспечность и своеволие. Этого не следовало допускать, но теперь уже поздно заламывать руки — что сделано, того не вернешь. Вероятно, кому-то из аборигенов это пришлось не по вкусу. Вот и запрягли с первыми собаками нового «защитничка» разобраться с проблемой. Ну да, источник угадан верно, а вот метод решения — полный провал.
Но ладно, об этом я подумаю позже. С каждым днем у меня вообще становится все больше материала для размышлений. И это даже хорошо — мозги будто только-только начинают работать, сбрасывают с себя пыль и ржавчину долгого застоя. Но еще недостаточно эффективно. Я чувствую некоторую рассеянность и расфокосировку. Раньше такого не было. Напротив, чем сложнее была задача, тем эффективнее я действовал.
Я миную две комнаты и вхожу в ту, что никогда не отапливается. Ранее даже летом я старался поддерживать здесь прохладу, приказывал вкладывать в специальные ниши в полу куски льда, что специально доставляли мне с гор.
Это тоже лаборатория, но несколько иного характера. Здесь я проводил вскрытия, здесь я создавал своих стражей. И сюда же один из них притащил тело местной девчонки. Глазами стража я видел, что с ней произошло — и увиденное показалось мне странным, я приказал доставить тело в лабораторию.
Сейчас она неподвижно лежит передо мной — бледная, изломанная, с грязными кроваво-черными разводами на лице и на одежде. Первое впечатление, что упала с большой высоты. Но я видел, как она умерла. Не так четко, как, быть может, хотелось бы, но достаточно, чтобы понять — девчонка ниоткуда не падала.
Впрочем, подобные приступы я уже видел, хоть и
В сравнении с теми южанами, северные аборигены — вполне себе цивилизация.
И все-таки с этой девичей что-то не так.
Не теряя времени, срезаю с нее всю одежду. И первую странность ощущаю пальцами — ее тело все еще мягкое. Абсолютно холодное, но податливое. Нажимаешь — и плоть медленно восстанавливает свою изначальную форму. Точно густая смола.
На мгновение мне даже кажется, что она все еще жива. Но нет — ни следов дыхания, ни пульса, ни биения сердца.
Первые надрез посредине грудной клетки делаю все же осторожно, готовый, что девица под острой сталью взвизгнет. Но ничего подобного не происходит. А в месте надреза нет даже крови. Даже капли крови.
Северянка окончательно и бесповоротно мертва, все всяких сомнений.
У меня было много времени и много материала, чтобы овладеть искусством хирургии на должной высоте. Потому быстро делаю всю работу — изымаю и раскладываю органы на столе рядом. Некоторые из них в полнейшем порядке, а вот другие… Ее сердце сильно изувечено — раздуто и имеет желтоватый, переходящий в зеленый, оттенок, а еще все изъедено глубокими язвами. С таким сердцем не живут. Значит, изменения произошли перед смертью. Легкие забиты свернувшейся кровью и будто усохли, скукожились. То же самое, девчонка бы не дожила до своих лет, родись она с подобным убожеством. Да и сама кровь не естественного темного цвета, к тому же жутко смердящая.
И вот еще… когда я увидел девчонку через глаза стража, то приказал ему доставить ее в лабораторию. Приказал, как прежде, забыв, что теперь не обладаю прежним влиянием на собственные создания. Пока не обладаю. Голодный же страж просто обязан был доставить мне тело, скажем так, не целиком. Но на теле девчонки ни единой лишней царапины.
Быстрым шагом покидаю комнату и возвращаюсь с первым стражем, которого встречаю на пути.
— Откуси ей ногу, — отдаю простой и понятный приказ.
Страж дергает головой, издает низкий утробный рык и медленно ступает к северянке. Только чем ближе он к ней, тем неувереннее становятся шаги. Последние несколько так и вовсе будто делает через огромное усилие. При этом не переставая рычать.
Никогда прежде подобной реакции на предложение поесть я от собственных созданий не видел.
Страж протягивает руки — и его когтистые пальцы дергаются и едва не ломаются, когда он пытается дотронуться до обнаженной плоти.
— Я отдал приказ, — чуть повышаю голос. — Мне нужна ее нога.
Страж резко поворачивает на меня голову. Его рот ощерен в яростном оскале, по подбородку течет слюна, а тонкий язык беспрестанно мельтешит за острыми изломанными зубами.
В алых глазах едва ли можно прочесть каки-либо эмоции, разум у стражей почти отсутствует. И все же я вижу в них ненависть, вижу в них почти непреодолимую ярость. Ярость, направленную на меня.