Огонь для Проклятого
Шрифт:
Тишина.
Стою и прислушиваюсь, нет ли на поверхности каких звуков тревоги или беспокойства.
— Спасибо, — говорю, вернувшись к своему охранителю.
— Госпожа…
Прижимаю ладонь к своим губам — и он тут же замолкает.
Я не открыла ему истинную причину своего решения. Никому не открыла. Потому что в этом решении нет ничего от разума. Потому что в нем лишь непонимание и растерянность. Потому что, возможно, оно продиктовано лишь моим воспаленным воображением.
Кажется, я вспомнила тот сон, который ускользал от меня и в
Забираю повод из рук своего охранителя и скрываюсь под землей. Нам предстоит неблизкий путь, который мы проведем в полной темноте, но который выведет нас за стены, за быстроходную горную реку, к почти отвесному берегу. Там, под защитой облысевшего, но все еще густого кустарника, мы выбираемся на поверхность. Шум от реки такой сильный, что тут почти можно кричать. Но я все равно стараюсь соблюдать максимальную осторожность.
Немного перевожу дыхание и забираюсь в седло.
Дорогу я знаю, но ночь вполне может внести в подобное путешествие свои коррективы. В особенности если вспомнить, что в округе все еще шастают одержимые. А то и еще кто похуже. Но бояться я буду потом, когда вернусь к сыну. А пока нужно сосредоточиться на тропе и править уверенной рукой.
Сколько проходит времени прежде, чем добираюсь до окрестностей лаборатории Кела, не знаю. Но явно больше, чем когда приезжала сюда с мужем и его гвардейцами.
Глупо будет бахвалиться перед самой собой и говорить, что ничего не боюсь. Еще как боюсь. Вздрагиваю от каждого непонятного звука, да и лошадка моя прядет ушами и всхрапывает тем чаще, тем ближе мы к ужасной лаборатории. И вряд ли дело только в моем беспокойстве, что невольно передаю животному, я чувствую взгляд. Пристальный и очень заинтересованный взгляд. И этот взгляд смещается, то обожжет спину, то полоснет по щеке.
И я действительно уже не знаю, что делать дальше, потому что в неверном свете луны вижу лишь темные очертания лаборатории, но не свет в ее окнах. А что если Кела снова нет на месте? Что если мой сон — лишь насмешка? Что если в прошлый раз нам просто повезло?
Я спешиваюсь и кручу головой из стороны в сторону, решая, привязать ли лошадь здесь, рядом с деревьями, или вести с собой, к лаборатории.
Решаюсь все же на первое.
Обнимаю животное за шею и провожу рукой по длинной гриве.
— Я вернусь. Все будет хорошо.
Говорю, как будто прощаясь.
И иду прочь. Быстрым шагом, пока не иссякли последние капли мнимой уверенности.
В какой-то момент мне кажется, что в стороне, буквально в нескольких шагах от меня, проносится что-то большое и тяжелое. Невольно вздрагиваю и отшатываюсь. Замираю, на чистом инстинкте выхватив из ножек короткий меч.
Ничего.
Тишина.
Никакого движения.
Но мне точно не показалось.
Чувствую, как дико бьется в груди сердце. Его точно слышит каждый, кто находится в пределах поляны. Впрочем, я и не рассчитывала добраться до лаборатории незамеченной.
До боли закусываю нижнюю губу.
Кел, будь ты проклят, ты же должен быть где-то рядом.
Иду дальше.
Как же тяжело ступать, когда всем нутром чувствуешь, что некто смертельно опасный прямо сейчас рассматривает тебя, точно цыпленка, с которым можно поиграть, а потом оторвать голову. Не знаю, откуда у меня такое сравнение, но кажется вполне уместным.
Я очень хочу развернуться и бежать со всех ног, даже если по пятам пустится одна из тварей Кела.
Но иду дальше, ко входу в лабораторию.
Не останавливаюсь даже когда в темноте проступает пара красных светящихся глаз.
Убираю в ножны меч.
«Отец, если ты видишь сейчас свою неразумную дочь, прошу, отвернись».
Рык над самой моей головой чуть было не бросает меня на землю. Кажется, я даже позволяю себе совершенно девичий писк, но он вырывается из моего горла раньше, чем успеваю взять себя в руки.
Стража Кела я вижу лишь черной тенью, возвышающейся надо мной и пронизывающей алым взглядом, в котором нет места состраданию. Не знаю как, но заставляю себя стоять с прямой спиной и даже вздергиваю вверх подбородок. Надеюсь, моя поза хотя бы отдаленно напоминает гордость и уверенность в себе, потому что внутри я скукожилась и заползла в самый дальний уголок собственного сознания.
Страж опускает голову — и его глаза замирают напротив моих. Он голоден. Невероятно голоден.
Мягкий желтый свет вспыхивает у входа в лабораторию — и я едва не ору в голос, когда вижу там стоящего на ступенях Кела. В его руках обычный масляный фонарь.
Признаться, я ожидала увидеть на его лице нечто вроде надменности или даже триумфа. Уверена, пока я тряслась, точно осенний лист, пока шла к его дому, он вдоволь повеселился.
Но Кел’исс серьезен. Я бы даже сказала — озадачен.
Только, судя по всему, первым начинать разговор вовсе не собирается. И его страж все еще полосует меня огненным взглядом. О, а вон и еще одна тварь. И еще одна… Сейчас они почему-то кажутся мне еще больше и страшнее, чем тогда, когда увидела их впервые.
Ну, нет, одной мной вы точно не накормитесь, даже и пытаться не стоит.
— Не пригласишь меня внутрь? — нарушаю молчание, но почти не смотрю на Кела, потому что страж передо мной еще ниже и ближе опускает ко мне голову — и мне приходится немного отклониться назад.
Ну и вонь же из его пасти, хорошо, что у меня пустой желудок, а то бы уже вывернуло.
— А должен? — слышу тихий голос Кела.
— Нет, не должен. Но, возможно, в память о тех днях, что мы провели вместе, ты хотя бы выслушаешь меня. Много времени я не отниму.
Страж раскрывает губы — и я вижу оскал острых темных зубов. Вонь становится вовсе нестерпимой. Меня мутит так сильно, что невольно закрываю ладонью рот. Хотя, это вообще не поможет.
— На этот раз ты одна? — голос Кела не меняется.