Огонь для Проклятого
Шрифт:
— Не стоит думать, что ты уникальный. Да, в тебе есть сила, но ты не уникален. Мы найдем другого. А ты…
Со скрежетом сжимаю зубы. Меня что-то затягивает. Что-то непомерно огромное и темное. Там нет не то что света, там нет даже намека на жизнь. Нужно попытаться притормозить хотя бы немного, нужно зацепиться и замедлить падение. Но во мне совсем нет сил для этого. Я пуст, я холоден. Во мне не осталось ничего живого.
Или…
Даже не искра — тончайшая вспышка, которую легко пропустить.
Я помню, как впервые увидел Хёдд. Совсем девчонку, которую еще не коснулся
Север уже был почти наш, но отчего-то Эр решил, что и далее действовать исключительно военной силой будет делом затратным. Он начал заключать договора и, как это водится, заключал их через выгодные браки.
Я не был ни за, ни против, когда он предложил мне стать наместником Лесной Гавани и всех принадлежащих ей земель. Для меня Север всегда был лишь окраиной мира, куда не стоит соваться никакой цивилизации, ибо нет смысла пытаться чему-то научить грязных варваров. Пусть режут друг друга и топят дома сухим кизяком, у них это хорошо получается, зачем же мешать. Но в недрах их земель есть синалум. Огромные залежи. И они нужны Империи.
Я не планировал оставаться в Гавани надолго, думал наладить работу всех необходимых органов управления, поставить своих доверенных людей и вернуться куда-то, где куда как теплее и приятнее.
Она мне понравилась.
Я стоял и смотрел на нее, танцующую среди цветов свой последний свободный танец. Вокруг кружились не то подруги, не то просто пришлые девки. До них мне дела не было. Я смотрел только на нее.
В тот солнечный весенний день она сама была тем самым лучом солнца, что по утру касается твоего лица и шемчет проснуться.
Я бы никогда не сказал ей, что был поражен ее красотой и непосредственностью. Я бы и себе этого никогда не сказал. И никогда бы не признался, что эта северная девчонка, сама того не зная и не понимая, каким-то непостижимым образом раз за разом касалась моего озлобленного на весь мир сердца.
Я и не признавался.
Но сейчас хватаюсь за этот образ, за ее едва прикрытые глаза, за ее улыбку. Отпечатываю, выжигаю ее в своей промерзшей насквозь памяти. Потому что в моем мире, в том самом, который на самом деле создал сам, держаться не за кого.
Мне такой мир больше не нужен.
И другой я не хочу создавать — тот, где не будет ее.
Весь этот холод вокруг — он мой собственный. Тварь из другого мира лишь удобно здесь обосновалась. Да так ловко, что я этого не заметил. Почему? Ответ очень прост. Я сам немногим от нее отличаюсь.
— В тебе нет света, чернокнижник, — шипит Темная. — Ты — мой. Зря ты выбрал такой путь. Теперь я займу твое место. Я стану тобой.
По-прежнему не открываю глаза, но знаю, что создание рядом, оно тянет ко мне свои руки, насквозь пронзает тело, обвивает собой, образуя подобие гигантского черного кокона.
— Во мне нет света, — соглашаюсь я. — Это правда. Он есть у моей любимой женщины.
Простое признание, простые слова, которые сейчас даются мне настолько просто и естественно, будто и не я их произношу. А я ведь действительно так думаю. И мне действительно не нужен
— У тебя не получится…
Я хочу снова видеть, как она улыбается. Хочу видеть, как счастливо сверкают ее глаза. Как стыдливо прикрывает веки и заходится румянцем, когда хочет такого, о чем стесняется сказать вслух. Я хочу слышать ее звонкий голос, слышать ее смех. Я хочу видеть, как она становится увереннее в себе, как держит на руках нашего сына. Я хочу прожить с ней жизнь, укрывая и оберегая от любых опасностей. Потому что она, пора уже себе в этом признаться, и стала для меня целой вселенной.
Отдаю все, что у меня еще осталось, вкладываю в светлый образ танцующей Хёдд, раздуваю его, удерживая в памяти, как самое невероятное сокровище.
Темная ищет его, тянется заслонить собой, погасить и уничтожить.
Ну уж нет. Не сегодня.
Открываю глаза.
Хватаю ее за горло, сдавливаю пальцы. И пальцы находят плоть.
Темная дергается — и тут же полосует меня длинными острыми когтями. Наотмашь, раз за разом, вспарывая мое несуществующее тело. Но боль от этих атак самая настоящая, жгучая, глубокая, парализующая.
Образ Хёдд дрожит и бледнеет, но я вновь и вновь возрождаю в памяти ее смех, ее взгляд. Только они удерживают меня в сознании, только на них я концентрируюсь, только в них черпаю свои силы.
Темная шипит, изворачивается, но я не ослабляю хватку.
Тепло.
По телу проходит волна тепла.
И Темная переходит на вопль. Ее атаки все еще стремительны и смертоносны. Мое тело — кровоточащий кусок обмороженной плоти. И мой крик ярости и боли едва ли уступает воплю твари из другого мира.
Хёдд перед моим внутренним взором смеется и танцует, обнимая бутоны ярких цветов.
И тепло все интенсивнее, все чаще накрывают волны.
Ледяная бездна вокруг нас раскрывается огромными трещинами и куда-то вниз, в темноту бесконечности, начинают обваливаться целые глыбы.
Темная уже не кричит — завывает на одной высокой ноте. Ее удары все реже. Сопротивление все меньше.
— Мы найдем тебя, — завывание внезапно обрывается. — И не рассчитывай на быструю смерть.
Жар, окутывающий меня, способен испарить целые айсберги. Я горю, пылаю изнутри. А следом гореть начинает Темная. Ее призрачная плоть превращается в густой смолянистый дым, вонь от которого чувствую даже в собственной голове. Пламя распространяется далеко в стороны, набухает, растягивается длинными вихрями и петлями.
А потом все схлопывается.
Вся эта необузданная дикая энергия стягивается ко мне, концентрируется в одну точку и взрывается.
Меня вышвыривает в реальный мир.
Повинуясь звериному чутью, еще в падении выбрасываю руку в сторону Хёдд. К счастью, тут минуло едва ли больше мгновения — и кинжал возле ее горла только-только начал свой убийственный путь.
Я вижу, как над ее головой пульсирует нечто вроде черного нароста или раздувшегося гриба. На расстоянии сминаю его в ладони и отбрасываю в сторону.