Огонь души

Фанетти Сьюзен

Бренна Око Бога была и тем и другим, или, по крайней мере, пыталась быть и тем и другим. Может, если бы она совершала набеги каждый год, а не сидела дома с детьми, может, если бы они с Вали не защищали друг друга, как родители своих детей, они оказались бы способны дать отпор войску отца Леофрика.

Дева-защитница путешествовала по миру. Мать была привязана к очагу. Женщина, которая пыталась быть и тем, и другим, раскалывалась надвое.

Но здесь Астрид не могла быть Девой-защитницей. Должна ли она тогда стать матерью? У нее нет выбора, а значит,

она все-таки пленница? И ей предстоит жить в мире, где женщины считались рабынями и племенными кобылами.

Нет, это была такая же тюрьма. Но другого выхода действительно не было — либо она выйдет замуж за Леофрика, либо умрет.

Знает ли она, как показать ребенку свою любовь? Или нежность? Или она станет такой же матерью, как ее собственная?

Астрид посмотрела на сильную руку, лежащую у нее на животе. У Леофрика были такие хорошие руки. Не мягкие руки того, кто не знал ни работы, ни борьбы. Руки воина. Покрытые шрамами, грубые и большие. Красивые руки, они касались ее с такой любовью и нежностью, какой она никогда прежде не испытывала.

Леофрик точно знал, как быть любящим и нежным отцом. Возможно, она могла бы научиться у него, как училась всему остальному в этом мире.

Возможно, он мог бы показать ей, как полюбить эту новую жизнь.

Теплая и расслабленная под мехом и в объятиях Леофрика, Астрид повернулась к нему лицом. Он пошевелился и вздохнул, но не проснулся, и она положила голову ему под подбородок, чувствуя, как темные волосы на его груди щекочут ее щеку.

Сердце его отбивало сильный, ровный ритм. Устойчивый. Ясный. Леофрик и был таким. Казалось, он всегда знает, что делает, и действует, не подвергая сомнению свой выбор. Она была такой же в своем собственном мире.

Он выбрал ее и не колебался. Он понимал ее; даже когда между ними не было слов, он, казалось, понимал. Он дал ей то, в чем она нуждалась. Он спас ее, исцелил и полюбил. Теперь он хотел подарить ей корону.

Если бы только она могла это все принять! Как женщина своего народа.

Народа, который покинул ее здесь.

Астрид вознесла молитву Скади, богине силы и зимы, подарившей Одину много детей: Скади, прошу тебя. Покажи мне мою силу. Позволь мне увидеть мой путь в этом месте.

Она поцеловала сильную грудь Леофрика, позволив своему языку пробежаться по волосам, пока не нашла его сосок. Ее рука скользнула вниз, по его бедру, по животу, и одновременно Астрид втянула его сосок в рот и провела по нему языком.

Леофрик вздрогнул и напрягся, а когда она завладела его плотью, он уже был тверд. Его рука поднялась и сжала ее затылок, крепко держа ее, пальцы вцепились в ее волосы.

— Астрид, — простонал он, выговорил ее имя в ее губы.

Его рука в ее волосах сжалась в кулак, и он потянул выше, притягивая ее голову к своей. Пока она ласкала его плоть, проводя сжатым кулаком по всей ее длине, он завладел ее ртом.

До Леофрика Астрид была равнодушна к поцелуям. Она обнаружила, что большинство мужчин были ужасны

в этом, засовывая толстые языки далеко в рот, оставляя слюни по всему лицу. Поцелуй мужчины был способом привлечь его внимание и сигнализировать о ее намерениях, не более. Редко она по-настоящему наслаждалась мужскими губами на ее собственных губах.

Совсем другое дело — мужские губы на другой части ее тела. Таким образом она находила достаточно удовольствия.

То ли из-за чувств к Леофрику, то ли из-за того, что он был более ловок в этом деле, но его поцелуи вызывали в Астрид самые разные ощущения. Он мог довести ее до жаркой безумной потребности просто касанием губ к губам, бороды к коже, языка — к языку.

И то, как он обнимал ее, когда целовал. Это было присвоение, обладание, и все же ничто в ней не хотело сопротивляться этому. Временами их тела так переплетались, что Астрид казалось, что она может вплести его в себя.

Он с рычанием оторвался от ее губ и перекатился на спину, увлекая ее за собой.

— Сядь на меня, любовь моя. Покажи, чего хочешь ты.

Она так и сделала. Откинув меха, чтобы почувствовать прохладу воздуха, Астрид оседлала Леофрика и устроилась на его горячей, возбужденной плоти, со стоном откинувшись назад, когда он наполнил ее. Он ответил своим грубым от желания стоном, и его руки сжались на ее бедрах.

Сначала Астрид двигалась медленно, наслаждаясь тем, как он скользит по ее гладким стенкам. Приподнявшись, она позволила остаться в себе только кончику его плоти, а потом медленно села, напрягая ноги, чтобы почувствовать его целиком, каждую вену, каждый дюйм, полностью. Снова и снова она двигалась в этой решительной манере, слегка изгибая бедра, когда плоть скользила внутрь и обратно. Расплавленный жар начал плавить ее суставы и скапливаться в животе, и все же Астрид двигалась медленно, и каждое восклицание болезненного желания Леофрика только помогало ей удержать темп.

А потом жидкий огонь наполнил ее настолько, что она не могла больше думать ни о чем, кроме собственной похоти, и Астрид начала двигаться с большей скоростью, с большей силой. Она наклонилась вперед и вцепилась руками в его грудь, вгоняя его в себя все сильнее и сильнее, чувствуя, как похоть пульсирует в цветке болезненного огня, разрывающегося в ее естестве. А потом Леофрик обхватил руками ее груди и ущипнул за соски, и она упала в блаженство, мгновенно, задыхаясь от изумления от такого внезапного экстаза.

Когда она снова смогла думать и видеть, то увидела под собой Леофрика, его лицо исказилось от сдерживаемой похоти. Он удерживался, сдерживал себя, чтобы она могла прийти в чувство и отстраниться, пока он не пролил свое семя.

И Астрид сделала выбор. Она не позволила себе больше раздумывать. Она видела его перед собой — и решение было принято.

— Давай, Леофрик.

Его глаза широко распахнулись, хоть на лбу и осталась крошечная морщинка.

Она наклонилась вперед и снова начала двигаться на нем, и, целуя его, прошептала: