Огонь и меч
Шрифт:
– Будет ли это достаточно близко? – спросила Коригана.
– Должно хватить. Я не стану рисковать возможностью того, что разведчики Рендла или Прадо наткнутся на нас прежде, чем мы будем готовы появиться.
Глаз его уловил мелькание чего-то красного, и, подняв взгляд, он увидел свое трепещущее на ветру знамя. Флаг этот – самый прекрасный, подумал он. И простой. Золотой круг на темно-красном поле. Круг символизировал единство, вечность, силу. А красный цвет обозначал, конечно же, кровь – и, может быть, власть. Это показалось ему тогда могучим символом, и он гадал, видел ли еще кто-нибудь в нем то же самое. Узнают ли враги в этом символе то, чем он являлся и что представлял собой? Увидят ли они его и поймут ли, что под этим
Он огляделся кругом, увидел решительно глядящих вперед Красноруких – с Маконом во главе, никогда не отдаляющихся от Ли-нана, гордящихся своим отличием среди своего народа. А также увидел впереди и слева Камаля, возглавляющего своих улан, которые так усердно старались скакать надлежащей колонной; в последние несколько дней они действительно начали проделывать это правильно, и странно было видеть пронзающий небо лес копий над Океанами Травы. Увидел Эйджера во главе воинов его клана, а также увидел, как воины клана Океана постоянно поглядывали на горбуна, явно гордясь тем, что он их вождь. Увидел Дженрозу, едущую в окружении роя собратьев-магов, дружно засыпающих ее вопросами, а также увидел, как она удручена тем, что не задает вопросов сама, как боится того, чем, возможно, становится; чувство, которое так хорошо понимал и сам Линан. Увидел Коригану, благородную королеву, золотую королеву с золотыми глазами, и гадал, какие же чувства он к ней испытывает; он различил среди них уважение, увидел и желание, что заставило его ощутить стыд – ибо он не нашел там любви. Может статься, со временем зародится и это чувство. И еще Линан видел повсюду вокруг себя неудержимый поток армии четтов, скачущих навстречу будущему, которое им никогда не предрекали, но горящих желанием выяснить, что же оно таило в себе.
Игелко нашел Терина к северу от Воловьего Языка, с нетерпением ждущего, когда можно будет убраться.
– Рендл остановился на ночлег. Всадники его очень устали, особенно хаксусские солдаты.
Терин кивнул.
– Ну, скоро они получат свою награду. Может быть, даже завтра. – Он посмотрел на землю. – Глянь-ка на эту траву, Игелко. Ты когда-нибудь видел такое богатое весеннее пастбище?
– Определенно не на нашей территории, – покачал головой Игелко. – Это объясняет, почему у нас тысяча голов скота, а у клана Белого Волка – четыре тысячи.
– В самом деле. Хорошо быть в союзе с таким кланом.
– Определенно лучше, чем быть ему врагом. И вот что интересно: наблюдая за вражескими всадниками, я увидел, что ни один из них не удосужился действительно оглядеться кругом и увидеть саму местность. Ни один из них не понимает, что значит ехать по Океанам Травы.
– Ничего, узнают, – мрачно посулил Терин.
Гудону было трудно сохранить тот запас сил, который, как он знал, ему еще понадобится. Он заблокировал боль от кровоподтеков, порезанного уха, боль в сломанной скуле и треснувшем ребре. Он сосредоточился на неизменно ровном дыхании, скача с закрытыми глазами, полагаясь на другие свои чувства, особенно на обоняние. Фактически именно слух сообщил ему, что он близок к тому месту, куда Линан хотел завести Прадо: топот копыт сделался глуше, а это означало, что трава под копытами теперь зеленее, гибче. А затем почти сразу же почувствовал и запах растоптанной весенней травы.
Он открыл глаза. Отряд Прадо втягивался в сужающуюся долину, отмечавшую вход в Воловий Язык. Солнце уже заходило, и воздух делался прохладней. Прадо скомандовал остановку и подъехал к Гудону.
– Ну, мой маленький лоцман?
– Мы совсем рядом. Может, всего в дне пути.
– В какую сторону?
– Я вас проведу.
Прадо хмыкнул и схватил Гудона за подбородок. Гудон невольно вскрикнул от боли и устыдился этого.
– Мог бы сказать просто «на север» или «на восток». Тогда смог бы отдохнуть.
– Я вас проведу, – с некоторым трудом повторил
– Если я в дне пути, то мог бы и сам его найти.
– А Коригана могла бы найти ВАС, – ответил контрдоводом Гудон.
– Она все еще в нескольких неделях от этого пастбища. – Прадо улыбнулся насмешливо, но без особой уверенности, и отпустил четта. – Значит, завтра. – Он повернулся к своим капитанам. – Лагерь разобьем здесь. Я хочу, чтобы сегодня ночью удвоили караулы и выставили их в двухстах шагах от ближайших костров.
Отдых Рендла потревожил один из караульных.
– Бивачные костры! На юге бивачные костры!
Рендл натянул штаны и выскочил из палатки, последовав за караульным на взгорок в каких-то трехстах шагах от лагеря. Там, вдали, он увидел в ночном небе слабое мерцание.
– Мы наконец настигли их, – промолвил он и усмехнулся. – Я уже начал думать, что мы никогда их не догоним. – Несколько мгновений он бешено размышлял, а затем хлопнул себя по бедру. – Мы не можем рисковать вновь потерять их.
Он широким шагом спустился обратно к лагерю, крича всем подыматься. Он будет гнать их всю ночь и набросится на врага внезапно, когда в небе едва забрезжит рассвет.
Гудон ждал, пока до восхода не осталось всего два часа. Его охранник, сидевший в десяти шагах от него, тихо дремал, уткнувшись подбородком в грудь, точно так же, как дремал последние пять ночей. Гудон принялся осторожно, настойчиво выдирать из земли кол, к которому был привязан, останавливаясь всякий раз, когда охранник всхрапывал или сопел во сне. Наконец кол вышел из земли, и Гудон смог стянуть с него свои путы и зубами ослабить их на запястьях. После чего он подполз к охраннику и молниеносным движением одной рукой зажал ему рот, а другой воткнул меж ребер его же нож. Охранник дернулся и обмяк. Осторожно уложив его на землю, Гудон забрал у него также меч и принялся выбираться из лагеря Прадо, стараясь не кривиться от боли, когда ему в бок вонзалось треснувшее ребро.
Он заранее проследил, где расставили часовых, и знал, что ему придется позаботиться об одном из них. Это было трудной частью побега. Часовые менялись каждый час и поэтому всегда оставались бодрыми. Он нашел углубление в земле и дождался следующей смены, опасаясь, как бы убитого часового не обнаружили в любой миг и не подняли тревогу. Наконец он увидел идущего в его сторону наемника, зевающего и потягивающегося. На нем был простой плащ поверх рубахи кавалерийских бриджей рубахи, шлем-горшок, а в руке он держал копье. Гудон дождался, пока наемник не прошел мимо него, а затем подкрался к нему сзади и убил тем же способом, что и своего охранника. Утащив тело к углублению в земле, он взял шлем, плащ и копье и занял место убитого. Через пять минут он уже приближался к часовому.
– А что с Гарултом? – спросил часовой.
– Я ему проспорил, – грубовато ответил Гудон. – Сегодня вместо него караулю я.
Часового его слова не убедили.
– Ты же знаешь, что говорит Фрейма насчет порядка смен. Его нельзя менять. Кто ты?
Гудон безмолвно выругался и переменил хват на копье для броска, но даже делая это, он понимал, что опаздывает. Часовой тоже держал наготове копье и полупригнулся, еще миг – и он подымет на ноги весь лагерь.
Внезапно часовой одеревенел, закачался и миг спустя рухнул ничком. Гудон еле-еле разглядел очертания торчащей у него из спины стрелы. Его затопило внезапно нахлынувшее чувство облегчения, и он побежал вперед со всей быстротой, какую ему позволяли развить раны, отбрасывая на бегу шлем и копье. Впрочем, он все-таки на миг задержался выдернуть стрелу из спины часового. Он пробежал пятьдесят шагов, когда из темноты выскочили две фигуры, одна из которых прошипела его имя. Он затормозил, обернулся и увидел четтку.