Огонь и меч
Шрифт:
Оркид подождал, пока новый примас не закончил принимать от всех поздравления, а затем догнал его, когда тот возвращался к западному крылу снять с себя церемониальное облачение и переодеться.
– Равновесие сил снова меняется, – сказал Оркид.
Поул безо всякого выражения посмотрел на него.
– Это самое интересное приветствие, какое мне доводилось слышать за довольно долгое время.
– Теперь, когда отошел примас Нортем – да позаботится бог о его душе…
– Да позаботится бог о его душе, – повторил за ним Поул.
– …То,
– Только не с моей стороны, канцлер.
– Я всегда считал, что вы на стороне королевы. Именно потому я ранее и говорил с вами для установления особой связи между нами.
– За что я вам благодарен. К сожалению, последние события не позволили нам воспользоваться этим для общего блага.
– Обстоятельства могут измениться. Но ВЫ по-прежнему заинтересованы в поддержании особых отношений с моей канцелярией?
– Безусловно, канцлер. Вы считаете, что это окажется важным в ближайшем будущем?
– Трудно сказать, ваша милость. – Оркид произнес этот титул с чем-то похожим на почтение, что не осталось незамеченным Поупом. – Состояние войны искажает обычную картину. В данное время все мы на одной стороне, но кто знает, что произойдет, когда война закончится?
– Наверняка ведь это зависит от того, победим мы или нет?
– О, победить-то мы победим, – заверил его Оркид. – Может, не завтра, и не на следующей неделе, но Хаксус неизбежно поплатится за свои прегрешения.
Поул остановился и посмотрел на Оркида.
– «Прегрешения», канцлер? Интересный выбор слова. Вы считаете, что греховность или безгрешность чего-либо определяется происхождением совершившего? К примеру, Салокан грешен, потому что он из Хаксуса и вторгается в Гренду-Лир?
– То, что нравственно в одной стране – если это ИСТИННО нравственно, – наверняка ведь должно быть нравственным и в другой стране? – возразил канцлер.
– Именно об этом я и говорю. – Поул снова двинулся к своему крылу дворца. – Мне бы не хотелось думать, что мы опустились до такого уровня, что считаем, будто грех – это когда кто-то делает нечто, нам не нравящееся, безотносительно к намерениям или методам.
– Вы оправдываете вторжение Салокана? – спросил Оркид, даже не пытаясь скрыть удивления в голосе.
– Ни в коем случае. Речь всего лишь о терминологии. Но давайте на миг забудем о «грехе». Вы считаете, что мы выиграем войну?
– Да, и более того, считаю, что как только это произойдет, мы увидим, как Королевский Совет расколется на две фракции – ту, которая поддерживает ее величество, и ту, которая поддерживает Двадцать Домов и определенные денежные круги, которые выгадают от ослабления монархии, особенно если Хаксус будет захвачен и появятся готовые для использования новые земли и новые возможности.
– Традиция МОЕГО дома – поддерживать монарха во всем, что он – или, в нашем случае, она – делает.
– Традиция, которую вы намерены продолжать.
– Несомненно.
– Рад
– И какой же?
– Со смертью Нортема его кресло в Совете наследуете вы.
– О, понимаю, – сообразил Поул. – А это означает, что мое место становится вакантным и будет занято новым исповедником королевы.
– Именно, – подтвердил Оркид. – А исповедника королевы выберете вы.
Поул остановился.
– Да, это верно. – Он странно посмотрел на Оркида. – Весьма удачно для нас.
Олио и Эдейтор вошли в приют через заднюю дверь. Священник поздоровался с ними и провел на кухню, кланяясь и расшаркиваясь всю дорогу.
– Вы в этом деле новичок, не так ли? – спросил Олио.
Священник болезненно улыбнулся.
– Ваше высочество орлиным оком видит мои недостатки.
– Вы меня неправильно поняли, отец. Я всего лишь хотел сказать, что при посещении приюта мы привыкли к несколько неофициальному обращению. Я предпочел бы, чтоб вы не называли меня моим титулом.
– Обращаться к вам, не титулуя, ваше высочество? – неуверенно переспросил священник.
Олио потрепал его по плечу.
– Вижу, это потребует некоторого навыка.
– Мне сегодня сообщили, что у вас есть умирающий ребенок, – с некоторым нетерпением вмешался Эдейтор. Ему не нравилось, что постоянного священника внезапно заменили новым прелатом. Им с Олио действительно надо встретиться с Поулом и кое в чем разобраться.
– Ребенок, прелат? – Священник, казалось, пребывал в замешательстве. – Нет. У меня мужчина лет шестидесяти с лишним. У него больное сердце…
– Мы зря теряем здесь время, ваше высочество, – резко бросил Эдейтор, а затем растолковал священнику: – Его высочество занимается только теми, кто умирает раньше срока, от болезни или несчастного случая.
Священник, казалось, ужаснулся.
– Но пациент очень хороший человек, у него много маленьких детей…
– И тем не менее, – перебил Эдейтор, – это не входило в первоначальное соглашение… – Он оставил эту фразу незаконченной. Эдейтор Фэнхоу и так уже слишком много сказал тому, кто не был причастен к первоначальной договоренности.
– Может, только на этот раз, Эдейтор? – попросил Олио. Ему было крайне неприятно позволить умирать отцу малышей.
– Ваше высочество, вы не можете исцелить все поражающие Кендру болезни, – несколько нетерпеливо указал Эдейтор. – Мы уже обсуждали это. Если вы и правда желаете помочь своему народу, то должны бережливо пускать в ход свои силы и только там, где это будет полезней всего. Нам надо идти, и идти сейчас же.
Священник пребывал в замешательстве и пришел в еще большее замешательство, когда принц и прелат ушли, не повидав его умирающего пациента. Когда они удалились, он поспешил вернуться на кухню и записал все, сказанное ими тремя. Он потратил на это некоторое время, пытаясь вспомнить все до последнего слова и нюанса. В этом отношении инструкции примаса Поула были совершенно недвусмысленны.