Огонь и сталь
Шрифт:
— К тому же она не прошла испытаний, — продолжал Вилкас, сжимающий рукоять своего меча. Скьор холодно взглянул на него.
— Вот испытай ее! Давай, волк, покажи нам свою удаль!
— Что я, с женщиной драться буду, — напыщенно заявил норд. Скьор громко расхохотался, запрокинув голову.
— Женщина она под одеялом, а сейчас — сестра твоя по оружию! Так что не спорь со старшим, щенок, хватай меч да становись!
Вилкас метнул на старшего Соратника гневный взгляд и поднялся на ноги. Взяв тяжелый щит, он направился к Тинтур, размахивающей орочьими боевыми топорам. Лучница она неплохая, но вот при любом удобном случае хватается за железки.
Она плясала вокруг него будто сама мать–дымок. Била не сильно, но часто и быстро — на латах Вилкаса красовалось уже не меньше дюжины свежих царапин. В своей тяжелой броне, со щитом и булавой Соратник казался совсем тяжелым и неповоротливым как мамонт. Каждый раз, стоило ему только замахнуться, как эльфка оказывалась за спиной или сбоку. Со всех сторон на норда сыпались ехидные шуточки да смешки, только сильнее распаляя ярость северянина. Что б его обошла какая–то остроухая?! Резко крутанувшись на месте, он сделал обманный выпад вправо, и когда босмерка метнулась влево, ударил ее щитом. Девушка, оглушенная, отлетела в сторону. Топорики выскользнули ее рук, бандана сбилась на бок, открывая изуродованное ухо. Тинтур, едва слышно застонав, прижала руку ко рту — меж тонких пальцев сочилась кровь.
— Во имя Шора, Вилкас! — Кодлак вскочил на ноги. Повисла тишина, смех Соратников будто захлебнулся. Юноша молча смотрел, как девушка сплевывает и вытирает окровавленные губы, шатаясь, поднимается на ноги. Отбросив щит, северянин кинулся к эльфийке.
— Тинтур, прости, я… я не хотел ударить так сильно! Позволь я посмотрю… — он протянул к ней руки, но босмерка отступила на шаг. Янтарно–карие глаза обожгли Вилкаса презрительным взглядом.
— Ничего, — кровь пузырилась на ее губах, стекала вниз по подбородку, — чего-то подобного я от тебя и ожидала.
***
Вилкас проснулся резко, будто кто-то гаркнул ему в ухо. Юноша резко сел на постели, черные спутанные волосы упали ему на лоб. Сколько он спал?.. должно быть, уже рассвело. Голова невыносимо болела, будто по ней промаршировал отряд тяжеловооруженных имперских воинов. Норд потянулся за стоящей на тумбочке бутылкой вина, но она была пуста. Фаркас, храпя, развалился прямо на полу, прижимая к груди еще одну пузатую бутыль из-под «Алсо». В глотке сухо едва ли не до боли. Соратник спустил ноги на пол, ощущая прохладную твердость пола. Странно, что ему вдруг вспомнилась Тинтур. Несколько недель он о ней и не вспоминал… интересно, хватит ли ей смелости явиться на похороны Кодлака? Впрочем, безрассудства у эльфийки всегда было в избытке. Здесь вопрос совершенно в другом. В чести. В вере и совести.
Натянув рубашку, Вилкас осторожно переступил через посапывающего брата и выскользнул за дверь. Хотелось напиться, как можно скорее пережить этот день, но он обязан проводить Предвестника в последний путь. Должен быть сильным, хотя хочется завыть по-волчьи… в Йоррваскре стояла тишина, глухая, вязкая, Соратники или еще спали, или оставались в своих комнатах. Еще пара часов, и начнутся приготовления к похоронам Кодлака Серой Гривы — будут складывать погребальный костер, готовить яства к поминальному пиру. Сегодня вино и мед будут литься не только в честь души Предвестника, но и за Скьора. Он пал немногим раньше старого друга.
Знакомый острый запах чего-то пряного и терпкого тронул нюх оборотня,
— Давно ты здесь?
— Пришла с рассветом, — голос Тинтур пустой и безжизненный. Это почему-то обрадовало Вилкаса. Значит, она переживает гибель Кодлака… ее ступни и щиколотки исцарапаны и ободраны, значит, она бежала… с этой ее любовью ходить босой она легко покалечится!
— Откуда?
— Из Фолкрита, — девушка вытряхнула пепел и положила трубку на стол, — как только получила письмо Эйлы, отправилась в Вайтран, — эльфка положила руки на колени, судорожно сжимая кулаки. Тихий горестный всхлип сорвался с ее губ.
— Он… ты была дорога Кодлаку, — заметил воин. Впервые на его памяти ледяная броня ее безразличия треснула, — он гордился тобой. Ты была ему как дочь. Он никому не рассказывал, где нашел тебя. Как Скьор и Эйла. Просто поставил Соратников перед фактом, что ты теперь одна из нас…
Тинтур криво усмехнулась, но не произнесла ни слова. На мгновение Вилкасу показалось, что ее золотистые глаза полны слез, но девушка отвернулась, пряча взгляд.
— В Виндхельме не жалуют эльфов, — процедила Белое Крыло, поджимая губы, — а ночью все эльфы серы… тамошние норды никогда не считали зазорным проучить остроухих.
Соратник промолчал. Просто не мог подобрать слов. Умом понимая, что если бы не смерть Кодлака, босмерка была бы далеко не так откровенна, юноша осторожно приобнял ее за плечи. Эльфийка не отстранилась, не зашипела, как обычно. Напротив, она уткнулась лицом в его шею, худенькие плечи дрожали от беззвучных рыданий. Ее слезы, раскаленные, горькие, обожгли кожу северянина наравне с ее дыханием. Тонкие руки легли ему на плечи, и Вилкас сжал девушку в объятиях, разделяя боль утраты. Радостно, что она все–таки пришла проводить Кодлака в последний путь. И радостно, что свое горе Тинтур делит с ним.
***
— Ушла эльфийка, а мне возись с этим зверенышем… делать мне больше нечего, как за ящеркой ходить! И звать ее Уной я не собираюсь! Совершенно нелепое имя, кто вообще его придумал?! — аргонианчик хлопнула когтистыми ладошками по воде, подняв тучу брызг. Деметра тихо рассмеялась, поддерживая малыша под животик и позволяя ему плескаться вволю. Аргониане умеют плавать с рождения, но Довакин не хотела рисковать. Мягко удерживая детеныша, она не разрешала ему слишком долго оставаться под водой. Кроха совсем, того и гляди захлебнется. Слышащая пусть и не брезгует редкими заказами, но детоубийцей никогда не слыла. Онмунд с улыбкой наблюдал, как она воркует над маленьким зверенышем. Стоя на коленях возле небольшого корытца, над которым вился пар от воды, в одной рубашке, успевшей промокнуть от игр ящерки, бретонка хихикала и аккуратно придерживала Уну за хвостик, не давая ей слишком уж расшалиться.