Огонь ласкает
Шрифт:
— Тогда обещай, что снова придешь на следующий год?
Он молчал. Я вопросительно вздернула голову:
— Ты же не уедешь?
— Вполне возможно. Если решу, что делать с Брайаном.
Он воспринял мое ошеломленное молчание за вопрос и рассказал, что месяц назад ему предложили двухлетнюю научную поездку в Нью-Йорк. Он должен был все решить до конца января, и если согласится, то уедет в июне.
— А практика?
— Я продам ее. Нет смысла оставлять заместителя. Когда два года пройдут, я вряд
Он смотрел на отмели, медленно исчезающие в сумерках. Я вдруг подумала, что это лучшее место для того, чтобы разбить кому-либо сердце. Серые отмели и стального цвета вода были отражениями моей опечаленной души.
— Вот почему я сказал Марии, чтобы она забыла про меня, — сказал Саймон.
Его слова причинили мне боль.
— О боже, только не говори, что ты ничего не знала. — У него был виноватый вид. — По-моему, она собирается теперь попытать счастья как нянечка. Твой друг Фрейзер рассказал ей о какой-то детской больнице на севере, с которой она сможет начать.
Это было еще одно неожиданное доказательство независимости Марии, но я пропустила его мимо ушей.
— Перестань называть его моим другом Фрейзером. Я знаю, он приезжает на Рождество, но это мама его пригласила. Если бы она знала обо всем этом, у нее бы поубавилось энтузиазма.
— Приезжает на Рождество. — Саймон изумленно смотрел на меня. — То есть к вам в гости?
Я кивнула.
— Черт меня побери! А я взял и увез тебя! Почему ты не остановила меня?
— Потому что не хотела, — коротко ответила я. — Я уже сказала: я не приглашала его, и я не знаю, во сколько он приедет.
А в моих ушах звучали слова Фрейзера: «Я приеду где-нибудь в половине четвертого. Вы как раз успеете спокойно пообедать».
— Он мне не нужен, — по-детски добавила я. — Мне нужен ты.
— Не может быть! — усмехнулся он. — Я ем чеснок и бросаю пустые сигаретные пачки посреди улицы.
Он замолчал, нежно положил руку мне на шею и повернул лицом к себе. Никто не целовался так, как Саймон, — нежно, медленно, немного лениво. Теперь я знала, что мечтала об этом с того момента, как впервые вошла в его кабинет.
Вдруг он отстранился:
— Наверное, мне не стоило этого делать…
— Вот еще, почему это? — поинтересовалась я.
— Мы с тобой должны хорошенько все обдумать.
Я молча пожала плечами, но на душе стало как-то печально.
Мы вернулись домой около девяти. Венок из падуба с красными лентами висел на двери, лампа на стене была зажжена. «Тир-на-Ног», надо признать, был очень красив на Рождество. Саймон так долго сидел и смотрел на него, что я наконец тихо сказала:
— Мы дома.
— Да, — ответил он. — Именно об этом я и думал.
— Есть кто живой? — Я распахнула дверь в гостиную, и передо мной открылась пустая комната. Вдруг послышалось осторожное
— Простите, — вежливо попросил голос. — Боюсь, тут только я.
Говоривший отложил газету, которую читал, и поднялся. Сегодня он казался особенно большим и впечатляющим. Я только надеялась, что он заметил, что мы с Саймоном держимся за руки, это должно убедить его в абсурдности подозрений, будто я имею на него виды. Странным было и неизменное рукопожатие и приветствие:
— Привет. Заходите, вы, наверное, замерзли.
Я не должна была бы рассердиться, но рассердилась. Я даже подумала, не встречает ли он нас так торжественно потому, что я не встретила его. Но все же что происходит?
— А где все? Вы что, один здесь? — недоуменно спросила я.
— Нет. Твоя мама наверху с Марией, а папа поехал за Линдой.
Он закончил объяснения, и тут меня позвала мама.
— Я сейчас, — торопливо сказала я Саймону. — Садись. Чувствуй себя как дома.
— Ты очень опоздала, Кон.
Как только мама затащила меня в спальню, я поняла, что происходит, и готова была защищаться. Мы ничуть не опоздали. Девять часов — я никогда в жизни не возвращалась с ужина с кем-то так рано.
— Но мы ждали тебя после обеда. Ты забыла про Кена?
— Едва ли, — коротко ответила я.
— Тогда от тебя бы не убыло, если бы вы взяли его поужинать с собой. Могли бы поехать вчетвером.
— Мама, нет! — сердито выпалила я. — Кен бы все испортил. Ну мам, честно, он такой зануда, и если за ним надо ухаживать, как за младенцем, почему он не поехал с Фионой в Швейцарию? В конце концов, они, — я запнулась на слове «помолвлены» и быстро выкрутилась, — давние друзья.
Мама не ответила. Она в ужасе смотрела на дверь, которую я не закрыла, и тут я услышала то, что она услышала секундой раньше — шаги на лестнице. Уверенные, тяжелые, они простучали мимо нашего этажа наверх.
— О нет! — выдохнула я. — О нет! Думаешь, он слышал? Если да, я не смогу смотреть ему в лицо. Я не смогу…
— Ну, не знаю, как ты теперь будешь выпутываться, — сухо заметила мама и добавила, что истерики еще никому не помогали. — В любом случае, если и теперь он ничего не понял, то я ошибалась на его счет.
— Ох, мама, мне очень жаль, — сказала я.
— И мне тоже. Мне не следовало уговаривать его приехать, теперь я это понимаю. Это значило требовать от тебя невозможного, уж я-то должна была понимать. Когда я познакомилась с человеком, которого полюбила, я тоже ни о ком больше не думала, — мягко добавила она.
Я выиграла, но чувствовала себя ужасно. Мама хотела устроить для Кена настоящее Рождество так же, как я для Саймона, а я все испортила в самом начале.
— Конечно, это не твоя вина, мама, во всем виновата я. Я найду Кена и извинюсь.