Огонь Менестреля

Харрелл Анна

— Вилли…

— Катарина, поговори с ней.

— Не думаю, что я смогу. — Она высыпала крошки на стол, ее руки тряслись. — Вилли, я боюсь потерять ее.

— Знаю.

— Да?

— Думаю, да. Тридцать с лишним лет назад я смотрела на отплывающий пароход, увозивший мою единственную сестру. Она вышла замуж за американца, которого любила, и я была счастлива просто потому, что она была очень счастлива. Но я потеряла ее. Безвозвратно. И ничто не могло утешить меня. Ни разу в жизни я не чувствовала себя такой одинокой. — Она посмотрела

в нежные, зеленые глаза Катарины. — Как видишь, я понимаю, что ты испытываешь.

Катарина была поражена.

— Вилли! Ты никогда не говорила мне о том, что ты против моего отъезда.

— Я хотела, чтобы ты уехала. Ты заслуживала лучшей жизни с Адрианом.

— Но если бы ты сказала мне, что тебе…

— То что? Разве это изменило бы что-нибудь? Ладно, Катарина, хватит. Ты же знаешь, я не люблю грустные разговоры. Давай лучше подумаем, что мы можем предпринять. Мне кажется, правильнее всего сейчас было бы выяснить, где находится Менестрель. Хотя бы для того, чтобы уберечь его от Хендрика.

Она взглянула на сестру и деловито спросила:

— Он у тебя?

— Конечно, нет! — Катарина была возмущена. — Я бы выбросила его в океан. Ты же знаешь об этом, и Джоханнес знал. Я ненавижу этот камень. Если тебе интересно, что я об этом думаю, я скажу — он канул вместе с Джоханнесом. Больше некому хранить традицию Пеперкэмпов.

— Что? — резко спросила Вильгельмина, вдруг насторожившись. — Катарина, что ты сказала? Некому хранить традицию?

Катарина испугалась безумного взгляда сестры.

— Ну да, некому. Джоханнес вполне мог отдать камень кому-то из людей своей профессии, чтобы другая семья стала его хранителем. То, что Пеперкэмпы так долго владели им, в конце концов, не так уж важно… Вилли!

Вильгельмина покачала головой. Она сидела бледная и окаменевшая. Она не испытывала таких потрясений уже очень и очень давно — с тех пор, как под окнами смолк стук сапог Зеленой полиции. Наконец старшая сестра безжизненным голосом произнесла:

— Другие — это не Пеперкэмпы.

— Ну конечно, но… — Вдруг у Катарины прервалось дыхание, она схватилась за грудь и шумно вдохнула. Она поняла, о чем подумала сестра. — Джулиана? Нет! Он не у нее! Она сказала бы мне!

— Ты уверена?

— Да!

Катарина принялась суетливо собирать со стола, ее руки страшно тряслись, одна чашка упала на пол и разбилась. Она не обратила на нее внимания, сложила посуду на поднос и, только отправив чашки и блюдца в огромную мойку на кухне, безудержно зарыдала, не желая смириться с очевидностью.

Камень Менестреля у ее дочери. Катарина поняла это.

— Я остановилась у Джулианы, — спокойно сказала Вильгельмина у нее за спиной. — Я поищу у нее камень и сообщу тебе. Джоханнес мог отдать ей Менестреля в один из ее приездов, даже, может быть, в Дельфшейвене, где мы собрались все вместе. И прямо у нас под носом. Тебе он об этом не сказал, потому

что ты не одобрила бы его поступок, а мне — потому что я посчитала бы своим долгом сообщить тебе.

— Почему? — хрипло спросила Катарина.

— Ты ее мать.

Катарина промолчала, она даже не оглянулась, когда Вильгельмина выходила из комнаты.

Семь лет Менестрель был у Джулианы. Семь лет! И она ни словом не обмолвилась о нем матери, которая во всем доверяет ей! Что еще известно Джулиане? На что намекнул ей Джоханнес, на какие вопросы она постоянно выпытывает у матери ответы?

— Джулиана, Джулиана, — прошептала она, — отчего ты не поговорила со мной?

Но она знала ответ.

Ты сама не позволяешь ей говорить. Она тоже, как и другие, оберегает тебя.

На улице дул холодный ветер. Джулиана поплотнее запахнула блестящую шаль и, продираясь сквозь потоки воздуха, повернула за угол. Она направлялась в «Аквэриан». В дамской комнате кондитерской она превратилась в Д. Д. Пеппер. Огромная шаль скрывала мохеровый жакет, который она не снимала в присутствии матери, под ним было черное платье двадцатых годов. Волосы, которые сегодня остались светлыми, она спрятала под черный, расшитый сверкающими камушками тюрбан. Красные виниловые ботинки, обильный слой косметики на лице, грозди бижутерии на шее и запястьях завершали картину.

Ей не составило труда проскользнуть мимо мужчины в дождевике, который с равнодушным видом стоял у кондитерской, изображая, что разглядывает витрину. На полпути к клубу она вдруг подумала, что теперь тете Вилли придется иметь с ним дело одной, и почувствовала себя виноватой, но тут же решила, что ее сильная тетка как-никак пережила пять лет нацистской оккупации и не растеряется на улицах Нью-Йорка.

Инстинктивно оберегая пальцы от холода, Джулиана сунула руки в карманы. Она забыла перчатки. Свежий воздух взбодрил ее. Усталость и неотвязное воспоминание о том, как Мэтью Старк своими темными глазами смотрел на нее на пороге дядиного дома, ушли. Интересно, догадался он уже, что Камень Менестреля находится у нее? Если да, то что он предпримет?

У входа в клуб «Аквэриан» толпились люди. Они пришли сюда, чтобы промочить после работы горло — и, может быть, послушать Д. Д. Пеппер. Все они казались одинаковыми и очень заурядными. Она спросила себя, может, это именно то, чего ей не хватает? Ее жизнь лишена заурядности. Временами ее вдруг охватывало желание жить как все. Ей хотелось испытать, что такое, каждое утро, облачившись в деловой костюм и сунув под мышку тяжелый портфель, бежать на работу, сидеть в офисе с девяти до пяти среди других людей. После работы она, принарядившись, отправилась бы на какой-нибудь концерт и сидела бы где-то на балконе, не привлекая ничьего внимания. Это была бы стабильная и определенная жизнь.