Огонь Менестреля
Шрифт:
— О, Господи! Он здесь, в Нью-Йорке. Понял, да? Думаю, что он приехал к этим бабам — сначала займется кондитершей, а потом остальными. Он просто хотел кое-что узнать. Если они будут откровенны, то он отвяжется от них.
— Ну, ты и дурак, — бросил ему Мэтью.
Он не стал терять время и силы, объясняя Полу, что не имеет никакого значения, откровенен ты с Блохом или нет. Если сержант сочтет, что ты ему мешаешь, то можешь заказывать себе деревянный костюм.
Он выскочил на улицу. Рядом с визгом затормозило такси. Оно было занято. Но Старку было наплевать. Он рванул дверцу и взмахнул журналистским
— У меня срочное дело, пожалуйста! — проговорил он, забираясь внутрь.
Женщина, сидевшая в такси, возмущенно вылетела из машины. Таксист — толстый, добропорядочный бруклинский джентльмен — неторопливо проверил его удостоверение и затем произнес:
— Ладно, парень. Куда едем?
Мэтью знал, как нелепо это прозвучит, но все равно сказал:
— «Кондитерская Катарины» на Медисон-авеню.
Петерс, молодой подручный Блоха, наклонился, чтобы поднять Джулиану, но она была наготове. Невзирая на адскую боль в голове и крики матери, она ударила его прямо в лицо своим черным, трехсотдолларовым итальянским башмаком, вложив в этот удар всю свою злобу, и парень отлетел назад. Он вскрикнул от удивления и боли, а Джулиана, воспользовавшись его замешательством, отползла в сторону и, превозмогая себя, поднялась на ноги.
— Черт побери! Неужели я все должен делать сам? — прорычал Блох.
В зале что-то грохнуло, и вдруг тренькнул дверной колокольчик. Сейчас этот звук показался совершенно абсурдным. «Мэтью! — отчаянно подумала Джулиана, прислонившись к косяку. — Это он!»
Какой-то высокий, пожилой мужчина проскочил мимо прилавка и, отшвырнув с дороги Джулиану, влетел на кухню. Джулиана заметила, что у него очень светлая кожа.
— Хендрик! Помоги Джулиане! — Катарина рыдала, а Блох, выкручивая ей руку, подталкивал в сторону кладовой, где был выход во двор. — Брось меня — ради Бога! Помоги ей!
— Только попробуй увязаться за мной, де Гир, — рявкнул Блох, вытаскивая огромный револьвер. Глядя на сержанта, не оставалось никаких сомнений в том, что он не остановится ни перед чем и всех убьет. Его рука была в крови. — Я тут же пристрелю ее — и девчонку тоже. За мной не заржавеет. Ты знаешь — я могу это сделать.
Голландец остановился и перевел дыхание, холодным, оценивающим взглядом скользнув по Джулиане. Подручный Блоха, кашляя, пытался подняться. Джулиана, заметив, что он нацеливается на свой пистолет, отбила ногой валявшееся на полу оружие подальше, а де Гир, сцепив ладони, ударил шатающегося парня по голове. Его удар оказался таким же сильным, как удар Джулианы башмаком, и Петерс снова рухнул. Он потерял сознание.
Филипп Блох воспользовался сумятицей и скрылся с Катариной за дверьми кладовой.
— Давай, уходи отсюда, — тихо сказал Голландец. — А то чего доброго он решит, что сможет управиться и с нами.
Джулиана, не обращая внимания на его слова, двинулась к кладовой.
— Мама…
— Если мы сейчас не уйдем, Блох убьет и ее, и тебя. Он не говорит зря.
— К черту! Я звоню в полицию!
Хендрик де Гир взял девушку за плечи и, слегка подтолкнув, прижал к стене.
— Нет. Поверь, Джулиана: тогда он убьет ее.
Она уныло кивнула. Все тело болело;
— Ему нужен Менестрель.
— Разумеется, он пришел за ним. А сейчас пошли. Я спрячу тебя где-нибудь.
Она взглянула на него. Никогда еще она не видела таких пронзительно-голубых глаз.
— Вы — Хендрик де Гир.
— Да, — спокойно подтвердил он. — Я — тот самый, кто выдал нацистам твоих родных и Штайнов. Я предал своих друзей. И тебе интересно — на чьей стороне я сейчас? — Его губы скривились в жалкой улыбке. — Все очень просто, Джулиана. Это знают все — я всегда только за себя. Но в данный момент мне выгоднее помочь вам. А теперь идем.
Выдал… своих друзей… Его слова потрясли Джулиану, но она справилась с чувствами. Сейчас не время разбираться в прошлом, о котором она ничего не знает. Сохраняй внутреннее пространство. Шаджи любил повторять эти слова.
— Подождите. За меня не беспокойтесь. Я знаю, куда мне поехать.
— Твоя мать велела…
— Я слышала, и все-таки попытайтесь позаботиться о ней. Вы сможете. — Она чувствовала это. — Со мной все будет в порядке.
Его улыбка уже не была кривой или жалкой, глаза увлажнились, и он посмотрел на нее потеплевшим взглядом.
— Ты — славная женщина, Джулиана Фолл, — сказал он.
Он смотрел ей вслед, пока она не вышла на улицу. Она прошла мимо Петерса, все еще валявшегося без сознания, мимо его пистолета, мимо разбросанных ножей, кастрюль, сковородок… Мимо раздавленной коробки, со слоеными пирожными. Дверное стекло было разбито, но она едва ли заметила это. Сильная девушка, подумал Хендрик. Она похожа на Катарину… И Вильгельмину. Он видел, как она, пошатываясь, вышла на улицу и остановила такси. Хендрик подождал, пока она заберется в машину. Он убедился, что с ней ничего не случилось.
И лишь затем медленно прошел через кладовую.
— Джулиана? — удивился Шаджи, стоя в дверях своего дома в Вестсайде. — Ну и вид у тебя!
Она слабо улыбнулась.
— И с тобой джаз может сделать то же самое.
— Не болтай ерунды.
— Шаджи, мне нужна твоя помощь.
Он вздохнул.
— Ну, тогда входи.
В доме Шаджи парадоксально сочетались чисто японская традиция небольших пространств с его любовью к пышности и театральности. Третий этаж был целиком отдан под музыкальную студию. Джулиана вспомнила все долгие часы, которые провела там, и ее охватила такая ностальгия по безмятежным дням, что она чуть не заплакала.
— Что тебе нужно? — спросил он.
— Машина и немного денег.
Он слегка улыбнулся.
— Никак «Нью-Йорк таймс» пронюхала, что ты подрабатываешь в Сохо?
— Нет. Похищена моя мать.
Он с сомнением посмотрел, на девушку, не в силах сообразить, серьезно ли она говорит. Почти двадцать лет он вникал в ее проблемы, оправдания, опасения, преувеличения. Он знал ее лучше, чем кого-либо другого. И любил так, как не любил никого. Он догадывался, что и она так же любит его. Она была непредсказуема и неистова. Он знал, что лукавит, когда обещал забыть о ней. Будь она даже Д. Д. Пеппер.