Огонь, мерцающий в сосуде
Шрифт:
– Сейчас самое время, – ввернул Бессонов.
– Расскажи, что тогда произошло, – сглатывая ком в горле, попросила я, испытывая к ней острую жалость и злясь на Бессонова. Может, он и считал, что имеет право с ней так разговаривать, но я... я не хотела верить в ее вину, я надеялась, вот сейчас она все объяснит, и я вздохну с облегчением. Мы вместе пойдем к следователю, я буду рядом, чтобы поддержать ее...
Она горько усмехнулась:
– Моя мама умирала, и никто не мог помочь. Или не хотел.
– Я знаю, что Сериков отказал тебе в помощи.
– Почему же... денег он дал. Сколько мог. Он тогда решил бассейн на даче сделать, в подвале, я случайно смету увидела. Этих денег с лихвой хватило бы на несколько таких операций. У меня это в голове не укладывалось... Я так ненавидела его
– О своих душевных переживаниях расскажешь следователю, – вновь вмешался Бессонов. Она поежилась, избегая смотреть в его сторону.
– Я встречалась с парнем, – сказала тихо. – Мы хотели пожениться. Его звали Борис...
– Ты знаешь, что он мой брат? – спросила я, когда она опять замолчала. Генриетта ошарашенно покачала головой:
– Боря твой брат? Но... Конечно... А я голову ломала, почему твое лицо мне знакомо. Фотография у него дома, мать и сестра, ты очень похожа на свою маму... и на брата. Боря пытался мне помочь, искал деньги. Он только что открыл автосервис, взял большой кредит... в общем, денег не хватало. У Бориса был друг, то есть однажды я их видела вместе, и он нас познакомил. Я возвращалась от Сериковых с деньгами, что дал мне отец Юли... Полторы тысячи долларов... и встретила его. Мне казалось, что случайно. Он проводил меня до остановки, видел, в каком я состоянии, сочувствовал и... намекнул, что деньги можно раздобыть, это совсем нетрудно, если все провернуть с умом. Поначалу я не поняла, о чем он. Ночью маме стало плохо, вызвали «Скорую», но ее даже в больницу не взяли, сделали уколы и уехали. Мне кажется, я всех возненавидела...
– А этот самый друг опять появился, – подсказал Бессонов.
– Да.
– И предложил похитить ребенка?
– Тогда мне казалось, что все будет просто. Мы с Юлькой несколько дней переждем в надежном месте, пока он получит выкуп. А потом вернемся. Она ведь совсем маленькая и ничего не сможет рассказать.
– Но... тебе пришлось бы отвечать на вопросы, – в замешательстве сказала я.
– Когда он мне растолковывал, что да как, была уверена, что смогу... Если честно, я об этом мало думала. Главное – получить деньги. Потом вернуть ребенка. Он сказал, Сериков не станет сообщать в полицию.
– Зачем понадобилось похищать ее вместе с тобой?
– А кто бы с ней остался? Он не хотел, чтобы в этом участвовал еще кто-то... он и я... вдвоем. Деньги поровну. Сериков позвонил мне, я приехала к ним, а когда он ушел, собрала Юльку, и мы вышли из дома. За гаражами нас ждала машина, никого из соседей по дороге мы не встретили. Погода была скверной, дождь, ветер, во дворе ни души.
– Где вы девочку прятали?
– Дом почти в центре города. Он сказал, о нем никто не знает. Надежное место. Еду он привез заранее... – Она замолчала, разглядывая свои руки.
– Вы ведь получили выкуп? – спросила я.
– Да.
– Почему тогда... он с самого начала не собирался возвращать девочку?
– Никто не хотел ее убивать, – покачала она головой. – Ни он, ни я...
– Но что же произошло?
– Юлькин отец позвонил мне в тот вечер, потому что не мог взять ее с собой. У нее поднялась температура. Утром он собирался вызвать врача. За ночь температура подскочила до тридцати девяти. У меня не было лекарств, а я боялась выйти из дома, хотя могла. Аптека всего в троллейбусной остановке, но я думала, что меня уже ищут. Юле становилось все хуже, а он не приходил. Звонить ему он запретил... И я не знала, что делать. Днем он наконец пришел. Я сказала, надо вызвать врача, а он отказался, мол, справимся сами. Сбегал в аптеку и опять ушел. Я дала ей лекарство, Юля вдруг начала задыхаться, она уже была без сознания... Я могла вызвать «Скорую», но боялась. А утром она умерла. Вдруг открыла глаза, посмотрела на меня, вздохнула и... все... – По лицу Генриетты прошла судорога, она так стиснула мою руку, что я едва не вскрикнула от боли. – Он приехал через несколько часов, с деньгами, страшно довольный, а Юли уже не было... Когда он увидел ее... Я мало что соображала. Он сказал, мы что-нибудь придумаем, и увез ее. А я осталась одна в доме, я даже не помню, что делала тогда. Наверное, ничего, просто лежала и смотрела в потолок. Он приезжал и опять уезжал, так прошло
– Ты ведь могла все рассказать моему брату еще до похищения, – мягко произнесла я, не выпуская ее руки.
– Наверное. Может, он даже согласился бы помочь нам... хотя вряд ли. Он бы сказал, мы угодим в тюрьму, и какой тогда прок от денег? А еще... Я не хотела, чтобы он знал, какая я. Что я способна украсть ребенка. Я ведь мечтала стать его женой. Вдруг он бы отказался от меня, разлюбил? А после смерти Юли... Разве бы он поверил, что я не виновата? Я и сама не верила. Я могла ее спасти, просто вызвав врача, но я не стала этого делать...
– Что было дальше?
– Я переезжала из одного города в другой и всего боялась. Мне казалось, достаточно кому-то посмотреть на меня внимательно, и он поймет, кто я. На работу устроиться не решалась: вдруг кто-то проверит паспорт? Жила на съемных квартирах, деньги экономила, чтобы хватило надолго. У меня не было друзей или просто хороших знакомых. Мужчины тоже не было. То есть было двое. Один бросил меня через месяц, второй ограбил. Жил у меня неделю, однажды утром я проснулась, а в квартире ни его, ни денег. За квартиру платить было нечем, я все-таки устроилась на работу, продавщицей в овощной ларек. Место получше было не для меня. Паспорт я боялась показывать, хотя, когда он мне его давал, сказал, что документы надежные.
Я слушала ее, пытаясь представить себе такую жизнь. Жизнь беглянки. Еще совсем недавно я считала, что способна скрываться под чужим именем, и только теперь по-настоящему поняла, на что едва не обрекла себя.
– Я скопила немного денег, – продолжила свой рассказ Генриетта. – И поехала к отцу. Я не знала, что стану делать здесь, иногда мне хотелось зайти в ближайшее отделение полиции и все рассказать. И будь что будет... Но в последний момент на это не хватало смелости. Я боялась тюрьмы, хотя эти годы были ничуть не лучше тюремного заключения. Если бы я сразу во всем созналась, сейчас была бы свободным человеком. Может, смогла бы устроить свою жизнь. Хотя вряд ли... Ты думаешь об одном, а на деле выходит совсем по-другому.
– Ты приезжала сюда два месяца назад? – задала я вопрос, я видела, как мучительно дается ей этот рассказ, и растягивать ее муку не хотелось. Лучше сразу...
– Да, – кивнула Генриетта. – Долго слонялась возле дома, не решаясь зайти. Дождалась вечера, позвонила в дверь. Отца я сначала даже не узнала. Он так изменился, постарел. Я сказала: «Папа», а он ничего не ответил, но в дом пустил. Мы сидели на кухне, я ему все рассказала. Вряд ли он поверил. Я плакала и просила: «Помоги мне. Скажи, что мне делать». А он ответил: «Уходи. Соседи могут увидеть». А я опять плакала. Куда мне было идти? И тогда он сказал: «У меня была хорошая дочь, добрая, честная девочка, я ее похоронил десять лет назад. А тебя я знать не знаю». Он просто спятил от одиночества. Или от горя. А я говорила ему про маму, про то, что эти деньги мне нужны были, чтобы спасти ее. А он сказал: «Хорошо, что мать до этого не дожила». Он меня выгнал, понимаешь? Единственный близкий мне человек. Такая, как я, ему не нужна. Никому не нужна. Я ушла рано утром, чтобы никто меня не видел. Точно воровка. Я и была воровкой, воровкой и убийцей. Я бродила по городу, ждала вечера, когда отходил мой поезд. На самом деле я надеялась найти Бориса, надеялась что-нибудь узнать о нем... А встретила его. Он садился в машину. Дорогая машина около дорогого ресторана. Это я скиталась по городам, а он никуда не уезжал. Все это время жил здесь. У него все было отлично, понимаешь? Жена, работа...