Огонь, мерцающий в сосуде

Полякова Татьяна Викторовна

Валера равнодушно махнул рукой, потом окинул взглядом кабинет и добавил:

– Пожалел все это. Сколько сил потрачено... и времени. Успел, знаете ли, душой прикипеть к любимому детищу. Хотя помню до сих пор ваше золотое правило: ни к чему и ни к кому не привязывайся. Это лишает свободы. В общем, дал маху. Ты думаешь, что оставляешь грехи в прошлой жизни, а они перекочевывают вместе с тобой в настоящую. И однажды приходится платить по счетам.

– Насчет грехов верно замечено, – сказал Бессонов. – И человек со временем мало меняется. По крайней мере, в твоем случае было именно так. Ты не отказал себе в удовольствии срубить легких денег и шантажировал Гордеева.

– И тут вы правы. И легких

денег по-прежнему хотелось, и твердости не прибавилось. Я ведь мог убить девку два месяца назад, когда она здесь появилась. Прикопал бы в лесочке, ее бы даже искать никто не стал, раз уж она давным-давно исчезла. А я опять пожалел. Денег дал, но о спокойной жизни мечтать уже не приходилось. Она о Борьке спрашивала, и я заподозрил: начнет его искать. Так и оказалось. Потом и вовсе до смерти перепугался, увидев их вдвоем. Если она все ему рассказала, мне конец: не сдаст меня Борька ментам, так начнет шантажировать. Одним словом, спохватился, да поздно. Вот и готов был перестрелять всех подряд, лишь бы спасти свое сомнительное благополучие. Жаль, Захаровой удалось сбежать от меня, а оставаться надолго в вашем городе я не мог. Но был уверен, она здесь непременно появится.

– Ты уже на пятнадцать лет наболтал, – зло сказала Ольга. – Идиот несчастный.

– Похищение – ее идея? – равнодушно спросил Бессонов, кивнув в сторону Ольги. Та резко выпрямилась, и на мгновение я решила: она непременно на него набросится. Но тут Валера ответил:

– Нет. Что вы. Мне и в голову не пришло ей довериться. Я очень хорошо знал, что она собой представляет. Хотя любил ее от этого ничуть не меньше. Вы не баловали ее вниманием, занятые делами, и мы часто проводили время в компании друг друга. Она без конца о вас болтала, да и вообще много чего рассказывала. Я знал, что ее тетку в психушку отправили, дом пустует. Пару раз мы туда заезжали вместе, проверить, все ли в порядке. И когда я решил шантажировать Серикова, дом показался надежным убежищем. Главное, проследить, чтобы Ольга там не появлялась, а она как раз уехала к теплому морю, раны зализывать, которые вы нанесли ей, не позвав с собой. Но она, конечно, догадалась. Не знаю, как, но догадалась. Хотя могу предположить, что я опять дал маху. Газеты... я привез их Захаровой, чтобы она могла убедиться: ее мать умерла и назад дороги нет. Я их потом на чердак отнес, а надо было выбросить. Думаю, женушка заподозрила, что в доме без нее кто-то был, и в конце концов нашла газеты. Вот на такой ерунде люди и засыпаются... – Валера вздохнул и покачал головой, криво усмехаясь. – Мне было двадцать четыре года, еще совсем пацан, – сказал он, глядя Ольге в глаза. – Я любил тебя... господи, как я любил тебя... И эти деньги... Единственный шанс тебя получить, они мне до зарезу были нужны, вот он я, крутой парень, ничуть не хуже, чем твой Бессонов. Мне казалось, я все так ловко придумал, у меня все получится... Но судьба сыграла со мной гнусную шутку. Я мечтал о любимой женщине, а получил шлюху, которая ни в грош меня не ставила и при каждом удобном случае не отказывала себе в удовольствии напомнить, кто я такой... Вот и все, что мы сделали здесь друг для друга, – улыбнулся он. – Теперь ты свободна и, надеюсь, будешь счастлива.

– Валера, – испуганно прошептала Ольга, а он резко бросил:

– Заткнись. – И под его взглядом она как-то вся съежилась, сникла, разом постарев, превратившись из красивой женщины в дурнушку.

– Где искать девочку? – спросил Бессонов.

– В лесополосе, в трех километрах от развилки в направлении деревни Костерино, – ответил Валера, взял лист бумаги, авторучку и набросал схему. – Там большая береза, найти будет нетрудно. – Он пододвинул бумагу Бессонову, тот взглянул на нее и кивнул.

– Сам ментам отдашь.

– Это

все, что вас интересует?

– Если ты имеешь в виду труп Гордеева-младшего, это не мое дело.

– Что ж... – Валера развел руками.

– Мне очень жаль, – вдруг сказал Бессонов. – Ты нанял киллера, чтобы избавиться от моей жены. Тебе не стоило этого делать.

– Это был жест отчаяния, – усмехнулся Валера. – Разумеется, я даже не догадывался, что она ваша жена. Неплохо вас зная, смело могу предположить: теперь моя песенка спета. Вы меня по-любому достанете.

– Я ведь сказал, мне очень жаль. – Бессонов поднялся и кивнул мне.

– Валера... – начала Ольга.

– Катись отсюда, – отрезал он. – Мне надо подготовиться к встрече с ментами, собраться с мыслями.

– Я позвоню адвокату, – торопливо пробормотала она, первой выходя из кабинета.

Я закрыла дверь, когда Бессонов сказал ей, понижая голос:

– Не оставляй его.

– Сукин ты сын, Саша, – ответила она, качая головой в досаде. – Ты только что уничтожил мою жизнь. Ты являешься сюда через десять лет и думаешь, что можешь... – договорить она не успела.

За дверью прогремел выстрел, Ольга замерла, точно пытаясь понять, что произошло, догадываясь и еще не веря в это, а потом бросилась в кабинет мужа, отчаянно крича:

– Валера! Я люблю тебя, что ты наделал, я же люблю тебя...

Все поплыло перед глазами, и я, наверное, свалилась бы в обморок, не успей Бессонов подхватить меня под руки. Вокруг заполошно носились какие-то люди, кричали, обращались друг к другу с вопросами, кто-то требовал звонить в «Скорую», кто-то в полицию, а в ушах стоял Ольгин вой, отчаянный, безнадежный...

Не помню, как мы оказались на улице.

– Ты был уверен, что он сделает это? – каким-то бесцветным голосом спросила я уже в машине.

– Нет. Но не исключал такой возможности. У человека должен быть выбор...

* * *

Бессонов собирался в тот же день покинуть город, но вышло иначе. Одна беседа со следователем сменялась другой. Утром приехал адвокат Бессонова. Предосторожность излишняя, претензий к нам у следствия не было.

Саша приложил все усилия, чтобы мне не особенно досаждали, но легче от этого не стало. От него я вскоре узнала: схема, которую набросал Валера на листе бумаги и оставил на своем столе, помогла обнаружить захоронение.

С Сериковым я так и не увиделась. Бессонов был против. Сам Сериков встреч со мной не искал и даже не позвонил. Что неудивительно. Ему, скорее всего, было попросту не до меня. Боль, терзавшая его все эти годы, обрушилась на него с новой силой...

Ольга категорически отрицала, что ей было известно о преступлениях мужа. Деньги, на которые девять лет назад они открыли кафе, по ее словам, принадлежали ей. Она смогла скопить необходимую сумму, пока жила с Бессоновым. Тот, в свою очередь, подтвердил, что в деньгах ей никогда не отказывал. К следователю Ольга явилась с целым ворохом бумаг, доказывая, что неоднократно брала кредиты в банках. Бессонов в разговоре со мной с усмешкой заметил по этому поводу: «Занятая тем, чтобы сохранить свое имущество, недавнюю утрату она переживет легко». Я в этом сомневалась, хотя толика правды в его утверждении, наверное, была.

Хуже всего дело обстояло с Надеждой. Ее в первый же день заключили под стражу, и встретиться с ней мне уже не пришлось. Рассказ Нади о смерти девочки вызвал сомнения, требовалась экспертиза, о результатах которой оставалось лишь гадать, учитывая, сколько времени тело находилось в земле... Теперь моя несчастная подруга была единственным подозреваемым, и отвечать перед законом ей предстояло тоже одной. Своей вины она не отрицала, хотя по-прежнему настаивала: ни она сама, ни Валера об убийстве не помышляли.