Огонь на поражение

Катериничев Петр Владимирович

Кажется, она готова была прибавить «ваше высокопревосходительство», но постеснялась.

— Я сам с ним свяжусь. Через час. Весьма важно.

И вешаю трубку. Не дожидаясь заверений девицы в готовности сотрудничать с российским генералитетом в моем лице. Тем более я не называл ведомство или род войск. Да она и не спрашивала.

Так чего бы мне не стать генералом?.. Хрен его знает Ладно, буду «от инфантерии». Если кто вспомнит, что это такое, — значит, образованный. Даже ученый. Я лично представляю инфантерию смутно. В виде двенадцатилетней испанской девчонки королевских кровей, кокетливо!)

и распутной.

Как констатировал бы Круз: кто о чем, а лысый о расческе. И был бы прав: общение с прессой и старушками библиотекаршами существенно подорвало мое здоровье. И изменило менталитет.

Кстати о ментах — двадцать минут прошло, пора Игорька обеспокоить.

Набираю прямой.

— Крутов. — Вот так, сразу, после первого гудка. Узнаю Игоря — никогда ни за чьими спинами не прятался и вопросы привык решать сам, разрубая узлы одним ударом. В прежние времена его бы укатали, а теперь без таких, как Игорь, дипломатам в погонах в своих начальственных креслах не усидеть: кто-то и бандитов ловить должен.

— Да слышу, что Крутов, а будешь еще круче!..

— Дрон!..

— Ну да. Собственным залетом.

— Это ты дежурного взбаламутил?

— Был грех. Голос-то у меня с отрочества — генеральский.

— Зато амбиции — маршальские.

— Как же без них…

— Без них, как я-в подполковниках.

— Не прибедняйся. Должность — генеральская, уважение — офицерское…

— Жалованье — согласно штатному расписанию. Кончай балаболить. Есть интерес?

— Да хорошо бы отужинать.

— У меня со временем зарез.

— Это твои проблемы. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

— Уговорил. Ты где?

— Ну ты и спросил! Как только тебя начальство терпит?

— Вляпался?

— По ноздри.

— Что-то с нашей конторой?

— Уволят тебя, Кругов, ох уволят! Табличку на телефон навесь — когда-то модно было.

— Я не навешу, а навешаю, причем тебе лично и по всей морде. Через полчаса под «старой рукой». Успеваешь?

— Нет. Через сорок минут — «у кошки».

— Понял. Буду.

— Пока.

Не имей сто рублей… Игорек Крутов — старый боец и собутыльник. Выпивали мы с ним не часто, а вот дрались — ежедневно. В спортшколе, на отделении бокса.

Постоянными спарринг-партнерами мы стали, когда Кругов уже отслужил, — было ему года двадцать два, а мне шестнадцать. Со всей свойственной этому возрасту дурью.

Я еще дрался на ринге, чего-то там занимал и чего-то хотел, а Игорек «прыгал» для себя, чтобы форму не терять. По правде сказать, общение с ним спасло меня от знаменитой «двести шестой», хулиганской.

Наша детская спортивная притягивала всех шебутных подростков микрорайона, да и района тоже. Путь был «проторенный»: бокс, парк с дискотекой и драками, «зона» для малолеток. «Двести шестая, часть вторая» шла железно: любая драка при умении бить обязательно заканчивалась более или менее тяжкими телесными повреждениями. Никаких отсрочек и прочих нынешних прибамбасов тогда принято не было, и ребята садились легко. Один за другим.

Подружившись с Игорем, я сразу перешел, понятно на время, на другой возрастной уровень; у ребят этих были иные интересы. Льстило, что принимали меня в этой компании равным… Потом

один за другим ребята стали жениться, Игорь тоже, но получилось так, что на те самые полгода, когда я запросто мог влететь на «зону», из жизни подростковой был я выключен. Потом был университет, и все пошло, как пошло.

И еще — Игорь Крутов всегда был честен и абсолютно надежен. Таким и остался. Нам дважды пришлось «помахаться» с какими-то, как теперь говорят, лохами, нас было двое, лохов на порядок больше. Здесь важно одно: тот из двоих, который «накатывает», работает первым номером, должен быть спокоен за свою спину. Прикрыт. Он — но-каутер, он идет вперед и должен быть уверен — никто сзади ему куском арматуры не наварит и его «второй» умрет, но из-за спины не уйдет. «Первым» работал в подобных ситуациях тот, кто увереннее себя чувствовал.

В обеих драках «вторым» работал я. Прикрывал спину.

Сейчас прикрытие необходимо мне.

Ну а место встречи… Это, как и тогдашние отношения, нельзя ни изменить, ни переиначить.

Где-то на равном расстоянии от домов, где жили Игорь, Димка Круз и я, располагался скверик под названием «Комсомольский». В нем с незапамятных времен стоял тщедушный гипсовый монументишко вождю мирового пролетариата, судя по мелкости, в натуральную величину, сварганенный по инициативе какого-то местного завкома еще в незапамятные времена, и с тех пор фигура лишь подмазывалась, латалась, подкрашивалась. Как это принято у вождей, он стоял с вытянутой вперед рукой, указуя перстом на магазин напротив — винный. Чуть сзади, в кустах сирени, располагались две скамейки, где и , собирались, или, по-нынешнему, тусовались, выпивохи.

Когда мне исполнилось лет семнадцать, памятник прибрали — за совершенной дряхлостью, а на проспекте поставили другой — бронзовый и помпезный. Этот «Вовик» тоже раздумчиво глядел вдаль, только указующий перст был направлен в сторону московской кольцевой. Очевидно, призывая к освоению Нечерноземья.

Вот так. А место встречи осталось. Только именовали его мы теперь — «под старой рукой».

А «у кошки» — еще проще. Недалеко от железнодорожной ветки на Дмитров и Долгопрудный был ярок, поросший ивняком, тонкими топольками и прочей растительностью. Никакой ментовский «уазик» сюда не доезжал по причине непролазности и отчасти — лени служивых, здесь мы и устраивали выпивки с шашлыками, расслабухи с девчонками и иные увеселения.

А метрах в пятидесяти валялась дохлая кошка. Безвременно почившие кошки ведут себя по-разному. Одни — разуваются до размеров небольшого барана, жутко воняют и глаз не радуют. Видимо, перекормили таких при жизни. А эта, наша, просто-напросто высохла и мумифицировалась, никому не мешала, заразой не угрожала, но своим посмертным существованием как бы размечала и ограничивала нашу территорию. На другую мы не претендовали, но и свою охраняли ревниво. С этим считались.

Сейчас я выбрал «у кошки» намеренно — по зимней поре топольки и ивняк просматривались на километр-проехать — только вездеходом на гусеничном ходу. А если присесть на бревнышки — я надеялся, что какие-то бревнышки тут все же есть, новые недоросли должны ведь оценить летнее преимущество места, — так разглядеть или увидеть сидящего просто невозможно.