Огонь неугасимый
Шрифт:
Вскочили со скамеек. Захар Корнеевич тоже привстал. Тоже прокашлялся, сказал неопределенно:
— На минутку присели. Поговорить тут… Надо. Да у нас все. А? По местам, товарищи.
И здесь в кошки-мышки играют. Ну, ну! Страус тоже хитрый мужик.
— Стрельцов. На минутку, — попросил Колыванов. И увидел: встревоженное лицо у сварщика. Знает что-нибудь? Догадывается? Или тоже обескуражен нелепой мистикой? Взял под руку, сочувственно посоветовал: — Спокойнее, спокойнее. Директор приглашает, так ты там держись увереннее.
— Увереннее кого? — спросил Стрельцов. —
— Дело в том, что ты нервничаешь, — спокойно ответил Колыванов, совсем по-товарищески сжимая локоть Стрельцова. — Любое дело можно запутать, но можно и распутать.
— Распутывать пока нет охотников, — мрачно бросил Стрельцов. И добавил, как бы исключая всякие недомолвки: — Экстренное совещание собрали, чтоб потуже запутать. Всенародным мнением подперлись.
— Кто?
Усмехнулся Стрельцов. Посмотрел на Колыванова, качнул головой. И повторил с новым значением:
— Некому распутывать.
В приемной Колыванова и Стрельцова не задержали ни на секунду. Старушка-секретарша ждала их, стоя у двери.
— Ждут вас, ждут, — сообщила очень уж недоброжелательно. И что они тут, с какой стати ощетинились?
В огромном кабинете директора человек пятнадцать, если не больше того. Кто сидит, свесив голову, кто рассматривает окрестности в широкое окно, кто демонстративно выписывает что-то в традиционных блокнотах.
Выждав, когда Стрельцов закроет тяжелую дверь, директор встал, ткнул пальцем просто в пространство, где находились виновники, буквально выстрельнул словами:
— Любуйтесь на них! Вот, извольте!
Колыванов, хотя по природе и не боец, и не бунтарь, возмущенно вскинул голову и произнес тихо, но очень внятно:
— Не надо нас атукать, товарищ директор. В чем дело?
«Молодец, — подумал Стрельцов. — Но безнадежно. Когда Тушков доходит до такой кондиции, лучше отойти в сторонку». Вполне возможно, что директор не оставил бы без внимания выпад начальника цеха, но требовательно и властно зазвонил телефон. Тушков стоя взял трубку, произнес сразу потеплевшим, мягким, покорным голосом:
— Да, я слушаю, слушаю. Но… Не извольте беспокоиться, меры приняты, виновные выявлены и будут наказаны по всей строгости, — голосом, до смешного не гармонирующим с его комплекцией, с его теперешним состоянием, с его окаменевшими от негодования глазами, не говорил, но произносил директор.
«Но что это он так смотрит на меня? Гипнотизер да и только. Наверно, в самом деле есть пожарники, выезжающие к месту пожара до его начала. Хороший умелец всегда сам готовит фронт работы».
И эти мысли не понравились. Не о том сейчас думать надо. Но положил трубку Владимир Васильевич Тушков, шумно перевел дух, опустив при этом тяжеленные плечи и склонив голову.
— Ну, так что? — уставшим голосом спросил Тушков, опять устремив палец в пространство. Но теперь почти точно нацелившись в Колыванова. Виталий Николаевич не захотел отвечать на вопрос в такой форме. Отвернулся, осмотрел кабинет, как бы отыскивая для себя свободное место у стола совещания.
«Ничего, мы постоим», — с улыбкой, стараясь повернуть все как недоразумение, ответил взглядом Стрельцов. Но и у него заскребли, как говорится, кошки. Опустил он взгляд. Зачем смущать людей.
— Вы что же — не поняли вопроса? — продолжал Тушков, вновь раздражаясь.
— Я не понял вашего вопроса, — подтвердил Колыванов. — Я вообще не понимаю, что здесь происходит, зачем вы позвали нас? Чтоб постоять посреди вашего кабинета?
Тушков нажал где-то там потайную кнопочку. Вошла старушка-секретарша.
— Два стула!
— Слушаюсь! — старушка задом открыла дверь, плотно ее запечатала. Тушков покрутил головой, высвобождая багровую шею из твердого воротника синей рубашки, раза два-три кашлянул, меняя тембр голоса, повторил по слогам:
— Ну, так что?
— Ничего, — пожал плечами Колыванов. Но было видно, храбрится он из последних сил. Неравный поединок тут затеялся.
— Ну а вы! — палец нацелился точно в переносицу Стрельцова.
— Я тоже не понял, — мрачно, враждебно произнес Стрельцов.
— По вашей вине, — ровным, но грозным тоном продолжал директор, покачивая пальцем, как постовой на перекрестке покачивает своим полосатым жезлом, — на ветер, буквально на ветер выброшены тысячи рублей. Народных рублей! По вашей вине, если бы не случай, произошла бы авария, возможно, с человеческими жертвами. И вот — стоите тут и улыбаетесь. Чему вы рады?
— Я против, — отрицательно покачал головой Стрельцов.
— Против чего вы?
— Против такого вашего тона, против вашего поспешного вывода, против сложившегося тут, как я вижу, метода осуждения. Но я понял, что произошло что-то серьезное, иначе зачем же собирать столько людей. И я хотел бы разобраться…
— А еще чего вы хотели бы? — сорвался на фальцет густой голос директора.
— Будете кричать на меня, я уйду, — тихо, опустив голову, сообщил Стрельцов.
— Ах, вот что-о? — с деланным испугом протянул Тушков. — Вы слышали?..
— Одну минуту, — встал Терехов. — Мы тратим время на какие-то выкрики и препирательства. Не годится так. Стрельцов… — подождал, пока секретарша поставила два стула посреди кабинета. Еще немного подождал, давая Колыванову и Стрельцову время решить: садиться им на эти стулья подсудимых или остаться на прежнем месте, продолжал, одобрительно кивнув, поняв, что стулья останутся незанятыми: — Пятнадцатый энергопоезд начал комплексные испытания. Вполне возможно, что испытания прошли бы гладко. По крайней мере, так можно предполагать. Но на пятнадцатом энергопоезде обнаружено: трубопровод питательной воды сварен из труб коррозийных, не пригодных к длительной эксплуатации. В перспективе, как уже сказал Владимир Васильевич, авария на месте эксплуатации. Да, и с человеческими жертвами, вполне допустимо. Вот ситуация…