Огонь с небес
Шрифт:
— Где деньги? Банк, номер счета… — он посветил в лицо раненой женщине фонариком, — скажи, и они будут жить.
Женщина хотела в него плюнуть — но не смогла. Слюна и кровь смешались на губах.
Он наступил ей на грудь, навалился — и стоял так, пока она дышала. Парень был уже мертв, с четырьмя револьверными пулями со сточенной головкой в жизненно важных — не живут. Все кончено…
Подняв «кольт», он подошел к девочке, которая молча стояла у стены в середине коридора. Улыбнулся.
— Пойдем со мной.
Девочка отрицательно покачала головой.
Он выстрелил в нее — и стрелял, пока были патроны. Пороховой
Шестое чувство подсказало ему: уходи.
— …Наблюдаю ожесточенную перестрелку, по координатам четыре два Степан пять девять девять три семь пять на три восемь два один девять один девять, определить дружественные войска не могу, повторю — определить дружественные войска не могу.
— Вас понял, можете описать происходящее своими словами?
— Могу, две вооруженные группы людей, численностью до ста человек каждая, пытаются убить друг друга. Всеми возможными способами…
Приказ убивать — был неожиданным для обеих этих групп. Но обе группы выполнили его с блеском, с напряжением сил.
Самое ужасное было то, что обе эти группы — это были бойцы одной и той же армии. Непобедимой армии, долгие десятилетия хранившей мир. Армии, за девяносто два часа опрокинувшей самого грозного своего противника в истории — было это считаные годы тому назад. Армии, которая являлась гордостью государства, народа, Престола, которая десятилетиями готовилась к Последней Войне.
Их учили всему. Убивать и выживать. Уклоняться и контратаковать. Скрываться и появляться там, где это необходимо. Их не научили только одному: задумываться над сутью отдаваемых приказов. Те, кто задумывался, были мятежниками, потому что только так, только на таких условиях и может существовать настоящая армия.
— Сокол сорок один, поступил приказ на уничтожение цели с координатами четыре два Степан пять девять девять три семь девять на три восемь два один девять один ноль, цель — отдельно стоящее здание, как поняли, прошу подтвердить.
Оператор, барабаня по клавишам со скоростью заправской пишбарышни прежних времен, вбил координаты в память машины. Красная точка легла поверх координатной сетки, отметив местоположение цели.
— Экран, я Сокол сорок один, в районе обозначенной вами цели серьезная перестрелка, наблюдаю движение, идентифицировать дружественные силы не могу. Экран, возможен побочный ущерб, повторяю — возможен побочный ущерб.
В штабе — на взаимодействии с БПЛА сидел офицер, который уже не раз принимал участие в таких операциях и имел определенный опыт. Побочный ущерб — словосочетание, от которого дурно становится каждому из тех, кто имеет дело с подобными операциями. Побочный ущерб — значит дисциплинарная комиссия как минимум, куча рапортов, а возможно — и трибунал в конце.
Так что офицер, несмотря на то, что на руках имел приказ высшей степени срочности — решил подстраховаться. Такой приказ — подписать легко, а вот выполнять. Пусть лучше на объективке [57] будет
— Вас понял, можете описать происходящее своими словами?
— Могу, две вооруженные группы людей, численностью до десяти человек каждая, убивают друг друга. Наблюдаю три машины, одна из групп концентрируется возле машин, видимо, пытается скрыться. Повторяю — я не вижу дружественные силы, не знаю, кто находится в здании и вокруг его. Риск поразить дружественные силы слишком велик.
57
Данные объективного контроля. Специальная программа, которая делает скриншоты экрана, записи всех переговоров и отправляет в отдельное хранилище, так называемый «черный ящик».
— Вас понял, ожидайте.
На улице — первый шквал перестрелки, с подло и предательски убитыми в спину, с пострадавшими в «собачьей свалке», когда все просто стреляют во всех длинными очередями, в своих, в чужих, намереваясь забрать чужих жизней побольше, прежде чем заберут свою. Остались лишь короткие прицельные очереди, точные одиночные, да смерть, незримо присутствующая здесь и добирающая свое.
От двери Каляев перебежал к машине. За ней перезаряжались двое. Его люди.
— К машинам! Уходим! — во всю глотку заорал он.
И сам полез в машину.
Машина была армейской, широкой. По центру — трансмиссионный тоннель, и на нем — площадка для пулеметчика. Решение, гениально найденное североамериканцами в их «Хамви», за двадцать лет перекочевало во все армии мира, до этого — основным был пикап с пулеметчиком в кузове. Но в таких машинах пулеметчика было легче заменить, да и сам пулеметчик чувствовал себя членом команды, а не где-то там на выселках…
Пулеметная система была необычной. Вместо «ДШК» или «НСВ» — спаренный «ПКМБ», да еще на кронштейне, который в транспортном состоянии складывается вниз — машина для телохранителей. Бронированный люк раскрылся «бабочкой», превратившись в укрытие для стрелка, в щитки со всех четырех сторон, почти стокилограммовая конструкция заняла свое место, щелкнул замок. Каляев один за другим взвел пулеметы — пятьсот патронов, держись…
Огрызаясь, его люди отступали к машинам. Парашютисты, которые прибыли с Талейниковым, остались в меньшинстве, из-за внезапного нападения они потеряли в перестрелке вдвое больше людей и сейчас пытались сохранить свои позиции, а не воспользоваться отступлением людей Каляева, чтобы контратаковать.
— Давай к ангарам!
Приклады уперлись в плечи, как рога на старом зенитном «ДШК». Чтобы вас все… пополам и надвое.
Он уже забыл все, что сделал в здании. Забыл, что только что убил женщину и двоих детей. Это было ужасно, даже для него, и если бы кто-то спросил его, кто это сделал — он бы ответил «не я». Мозг просто сохранял сам себя, без этого он бы тронулся умом.
Чужая, но знакомая и не раз испытанная машина начала поворачиваться, кто-то из талейниковских дал очередь, и он, развернув пулеметную установку, ударил в ответ. Два пулемета застучали в унисон, и стрелок заткнулся.