Огонь сильнее мрака

Герасименко Анатолий

– Живая? – спросил он. Огладил её плечи, тронул рёбра. Коснулся затылка. Джил потрясла головой:

– Живая, живая... Это ты сделал?

Джон отступил на шаг. Огляделся. Спрятал от солнца глаза под козырьком ладони.

– Ох ты ж, – сказал он.

Небо хранило такой нежный и глубокий синий цвет, что, кажется, подпрыгни – и сможешь плыть в нём, как в море. Да и море не отставало: отражая небесную синь, стелилось до самого горизонта, гладкое и приветливое, и совершенно прозрачное на отмели, у берега, где сновали, трепеща плавниками, невесомые рыбки. Солнце клонилось к закату, разливало золото по пляжу. То и дело налетал небольшой ветерок, ерошил волосы, целовал нагретую солнцем щёку. Поодаль темнели

заросли: лениво колыхались разлапистые листья, клонились под тяжестью плодов ветки. Гулко кричала незнакомая птица. Вдалеке над деревьями громоздилась коричневая макушка горы. Словом, если вообразить вечер в идеальном месте, это был именно он. Самое начало вечера после идеального дня.

– Вот он, значит, какой, – сказал Джон. – Наш остров.

Джил, морщась и потирая бедро, подошла к воде. Села на корточки, протянула руку. Прибой лизнул её ладонь и откатился, оставив на песке крошечного серого краба, который тут же заковылял прочь.

– А это не Разрыв? – спросила она, обернувшись к Джону и щурясь от солнца.

– Шутишь, что ли, – сказал Репейник. Джил дёрнула уголком рта, растерянно сморгнула. И вдруг расхохоталась, прикрывая рот грязным рукавом. Откинулась, не удержала равновесия и шлёпнулась на задницу, продолжая смеяться, глядя на Джона. Он покачал головой, улыбнулся и вдруг, сам не ожидая, тоже прыснул со смеху, подавился, закашлялся, но, не в силах остановиться, захохотал в голос и, упершись в колени, переводя время от времени дух, продолжал смеяться, как сумасшедший. Этот смех смывал в душе что-то застарелое, паршивое, грязное. Так плач может смыть скорбь. Только смех был лучше, потому что... Ну, потому что смех всегда лучше плача.

Отсмеявшись, они пошли вдоль берега. Джон топал по песку, Джил скинула сапоги и брела по щиколотку в воде. Веселилась, шугая мальков и время от времени пуская "блинчики" плоскими, гладкими, нагретыми солнцем камушками, которыми был усеян пляж. Джон поглядывал в сторону зарослей, прикидывая, стоит ли ждать опасности. Заросли, однако, выглядели не просто безопасными – они выглядели дружелюбными. Время от времени Репейник выпускал на разведку десяток парцел, но те возвращались ни с чем. Потом – солнце всё никак не садилось – Джон решил взобраться на гору. Пробравшись сквозь кусты, они взошли на пологий склон и вскоре очутились на вершине, плоской, поросшей красноватой травой с диковинными мясистыми стеблями. Отсюда просматривался весь остров – да, это был именно остров, окаймлённый белыми пляжами, укрытый курчавыми древесными кронами, с изрезанной, как лист чертополоха, береговой линией. Маленький, не больше пяти лидов в поперечнике, клочок земли посреди бесконечной морской синевы.

– Ты смотри, – сказала Джил, разглядывая из-под руки горизонт. – Ни облачка. Завтра погода хорошая будет.

Джон потянулся.

– Жрать охота, – сказал он. – Жаль, мешок на крыше остался. И патроны в нём.

– Хочешь, спустимся, рыбу поймаю?

– Давай...

Они вернулись на пляж: спускаться было легче, земля, бегущая под уклон, весело поддавала в пятки. Джил быстро разделась, побросав на песке одежду, и скрылась под водой. Пока её не было, Репейник собрал выбеленный солью и солнцем плавник, валявшийся вдоль кромки прибоя, и разжёг костёр. Солнце никак не желало заходить, и это было немного странно, но хорошо. По счастью, портсигар не вывалился из кармана, и Джон, благоговейно прикурив от уголька, выпустил дым, отозвавшийся на вкус летней травой и нагретым деревом. После недолгих колебаний он скинул ботинки и, шевеля пальцами ног, сидел подле костра, куря, щурясь на бледные угли и ожидая возвращения Джил.

Она вынырнула у самого берега, цепко держа за жабры бьющуюся рыбину длиной с руку. Швырнула добычу Джону, отбросила с лица слипшиеся от воды волосы. Джон подхватил

рыбу, вынул нож и пристукнул её по голове рукоятью. После чего замер, рассматривая.

Джил подошла, цепко ступая по песку.

– Видал? – спросила она. – Я ещё в воде заметила.

Джон перехватил второй рукой скользкую тушку, повернул. Тихо ругнулся.

У рыбы было пять глаз. Два на обычных местах, сбоку черепа; два спереди морды, у ноздрей; и один на темени, круглый, с мутным зрачком. Плавники заканчивались занозистыми когтями, а на хвосте, начиная на ладонь от конца, росли редкие жёсткие волосы.

– Мутаморф, – неуверенно сказал Джон.

– Не, – возразила русалка. – Они тут все такие. Даже мальки.

Джон выпотрошил рыбу ножом. Внутренности были с виду нормальными. Понюхал тушку, вдохнув лёгкий аромат жира и арбуза, обычный для очень свежей рыбы.

– Жрать можно, – решил он. – Сейчас на прутик, и зажарим.

– А я уже одну слопала, поменьше, – призналась Джил. – Есть хотелось.

Джон посмотрел на неё.

– Ну чего, – смущённо сказала она. – Я ж тебе тоже принесла...

– Оделась бы, что ли, – сказал Джон.

– Обсохну только...

Пока рыба пеклась на костре, Джон, чтобы не глотать почём зря слюну от запаха, отошёл вглубь берега. Солнце всё не заходило, висело над морской кромкой, раззолачивая водную рябь. Неподалёку в зарослях слышался звон воды, и Джон, отводя ветки кустарников, пошёл на звук. Вскоре обнаружился ручей, мелкий, с дрожащей прозрачной водой. Увидев его, Репейник понял, что страшно хочет пить, и, поколебавшись, зачерпнул пригоршню. Вода оказалась сладкой и холодной. Напившись, он сорвал с низенькой пальмы пару больших, с чаячье крыло размером, листьев – будут вместо тарелок. Остановился у мохнатого сине-зелёного куста, пестревшего алыми ягодами. Отломил ветку, понюхал. Ветка была усыпана толстыми иголками, и, когда Джон надавил, из иголок брызнул густой тёмный сок, пахнувший хвоей. Ягоды же при ближайшем рассмотрении оказались никакими не ягодами, а орехами в ярко-красной скорлупе. Внутри скорлупы была желейная мякоть. Прихватив листья и странную ветку, Джон вернулся к костру.

Джил лежала у огня, лениво поворачивая на кольях прутик с насаженной рыбой. Она успела натянуть штаны и набросить на плечи рубашку.

– Там вода, – сказал он. – Ручей бежит. Пить хочешь?

– Потом схожу, – махнула она рукой. – Рыба готова почти.

Джон протянул ей ветку. Русалка внимательно рассмотрела листья, не долго думая, сунула в рот орех, раскусила.

– М-м! Вкушно, – шепеляво произнесла она.

– Совсем сдурела, – мягко сказал Джон, садясь рядом. – Вдруг ядовитые.

– Ты еще не понял? – Джил сплюнула половинки скорлупы, вытащила из кармана пучок какой-то травы и вложила в руку Репейника. – Нет здесь ничего ядовитого. Сам же сказал: наш остров.

Трава источала резкий, очень знакомый запах.

– Это что, вроде табака? – нахмурился Джон.

– Засушим – узнаем, – пожала плечами Джил. – Но, наверное, да.

Джон снял рыбу с огня и положил на пальмовые листья. Какое-то время они ели, отщипывая горячее волокнистое мясо, дуя на куски, облизывая пальцы. Рыба была что надо, вкусная и духовитая, разве только костей оказалось меньше обычного. Потом Джил сходила к ручью напиться.

– Душевно, – сказала она, вернувшись, и легла ничком на песок. – Дай цигарку.

Они закурили. Солнце наконец скрылось за горизонтом, и угли костра рдели в подступающих сумерках, как хорошо заряженные кристаллы. Море тихонько плескалось поодаль, будто само себя баюкало.

– Хонна говорил, что пришёл из другого мира, – нарушил тишину Джон. – Все остальные боги – тоже. Это их главное умение – ходить между мирами. Не считая всяких штук с энергией. А, и ещё парцелы. Они, оказывается, у всех есть. Были.