Огонь в океане
Шрифт:
В ночь на 6 мая конвой втянулся в пролив Северный Минч, постепенно перестроившись в кильватерную колонну. Охранение покинуло транспорты. Во внутренних водах Великобритании, опоясанных со стороны открытого моря сложными противолодочными рубежами, транспортам ничто не угрожало.
Пройдя пролив, мы вышли в Гебридское море. Далее наш путь лежал по сложным фарватерам между многочисленными островами, в северо-восточную часть Ирландского моря, в залив Фёрт-оф-лайд, на Глазго.
На следующий день утром «Джон Карвер» отдал якорь на рейде Гренок. Весь залив до самого порта Глазго был заставлен
Очень прилично
Высадка в порту Глазго и переезд с западного на восточное побережье заняли всего несколько часов. К вечеру мы подъезжали к военно-морской базе Королевского флота — Розайт.
Маленькие вагончики, в которых мы ехали, показались нам игрушечными. Очень похожие на них мне. доводилось видеть перед войной на детских железных дорогах. Наш состав миновал железнодорожный мост, перекинутый через обширный застывший в глубоком покое залив Фёрт-оф-Форт. Под ним свободно проходили не только океанские транспорты и миноносцы, но и крупные линейные корабли и крейсеры.
Слева от моста, внизу под нами, стояло на рейде несколько боевых судов. Вылетавшие из труб легкие дымки поднимались вертикально вверх и сверху казались исполинскими мачтами.
За кораблями виднелись причалы, доки, краны, многочисленные портовые сооружения. На заднем плане, за невысокими холмами, располагался небольшой городок Розайт.
По правую сторону от нас за многочисленными мысами раскинулось Северное море. На горизонте мы заметили несколько дымков. Сделав петлю вокруг холмов, наш состав спустился под пологий откос, и через полчаса мы медленно въехали в порт, к докам, которые виднелись с розайтского моста.
Цели нашего визита в Англию и само наше прибытие должны были сохраняться в тайне. Однако, как мы сразу же убедились, в Розайте все население знало о нас.
У каждого дома, у каждого поворота, вдоль всей дороги люди различных возрастов и профессий выходили посмотреть на нас. Каждый житель считал своим долгом, увидев в открытом окне голову нашего матроса или офицера, поднять вверх два пальца — жест, символизирующий победу. Даже дети, игравшие около маленьких, казавшихся кукольными, домиков, приветствовали нас тем же жестом.
В порту мы попали в дружеское окружение рабочих. Англичане тепло встретили нас.
«Вот теперь, наконец, Гитлеру будет капут!», «Вот теперь-то наше правительство осмелится открыть второй фронт!», «Вот это настоящие союзники!» — то и дело восклицали рабочие, дружески похлопывая по плечу матросов.
Несмотря на то, что англичане не знали русского языка, а запас английских слов у наших моряков был весьма скудным, между рабочими и матросами завязалась оживленная дружеская беседа. Казалось, никто не испытывал языковых затруднений.
Однако рабочим недолго пришлось продолжать «братание» с советскими воинами. Важные и самодовольные полицейские вдруг начали оттеснять от нас портовых рабочих. Вскоре у поезда остались одни советские моряки, несколько носильщиков и всемогущие полицейские, немало удивлявшие нас своим необычайно высоким ростом.
Нас разделили на две части.
Поздно вечером, когда все хлопоты были закончены и мы, предвкушая отдых, готовились ко сну, к нам в каюту вошел Трипольский.
— Спать готовитесь?
— Так точно, спать, — подтвердили мы с Фисановичем, моим соседом по каюте, капитаном второго ранга.
— Ничего не выйдет, — лаконично бросил комдив, привычно посасывая погасшую трубку.
— Как не выйдет? — озадаченно переспросил Фисанович. — Ночь же...
— Хозяева приглашают в салон, на коктейль-партию. Там, говорят, познакомят с офицерами подводных лодок, которые нам передаются, и вообще... познакомятся с нами. Так что придется показать им... ваши оригинальные уши, — Трипольский дружески подмигнул Фисановичу и пошел к выходу.
Я пытливо глянул на своего соседа и только теперь убедился, что у него действительно редкостные уши. Герой Советского Союза Изя Фисанович, или Фис, как его называли подводники, родом из-под Харькова, в свое время по путевке ленинского комсомола был послан в Военно-морское училище имени Фрунзе. Окончив его и попав на подводные лодки Северного флота, он сравнительно быстро занял место в рядах прославленных подводников. На его боевом счету числилось четырнадцать потопленных фашистских транспортов и кораблей. О Фисановиче я слышал еще на Черном море, но познакомился с ним только на английской земле. Он обычно удивлял новых знакомых своим сугубо штатским видом, мало вяжущимся с представлением о «морском волке». Коротко остриженная голова, оттопыренные уши, разные по величине и форме, вечно воспаленные oт полярного ветра глаза. Все это не вязалось с распространенным в литературе довольно шаблонным образом бородатого капитана, «стальными» глазами уставившегося во мглу бушующего моря.
Взгляд у Фисановича был вовсе не стальной, голос не охрипший, даже несколько женственный, не любил он ни пить, ни осыпать подчиненных ругательствами.
Он был интересным собеседником и очень остроумным человеком.
Раньше чем через полчаса мы были в каюте командира дивизиона.
В салоне, который сквозь густой табачный дым нельзя было окинуть глазом, было шумно. Держа в руке стаканы с крепкими смесями джина и виски, с различными соками и время от времени отпивая из них, офицеры беседовали, стоя группами и сидя на многочисленных низеньких и причудливых диванчиках, размещенных вдоль стен.
Наше появление не было замечено присутствовавшими, и я почувствовал себя в неловком положении незваного гостя. Вероятно, и остальные мои товарищи испытывали такое же чувство.
— О-о-о! Наши гости! Очень приятно! — подскочил к нам, наконец, быстрый в движениях, щупленький англичанин с нашивками старшего лейтенанта. — Меня зовут Лейкок, я назначен офицером связи к вам.
Лейкок говорил по-русски без какого бы то ни было акцента. Внешность нашего нового знакомого ничем характерным не отличалась. Я подумал, что он русский, и высказал это.