Огонь в океане
Шрифт:
— Хозяину? Деньги?.. — протянул удивленный Джондо.
— Не будь дураком. Времена теперь изменились. Ясно ведь! Ох, с какими идиотами имею дело!.. Выходить будем налево, чтобы спутать хозяина.
Князь вышел, за ним выскочили все остальные, предварительно сняв со стены свои карабины.
Джондо, выходивший последним, задержал Джаку и громко зашептал ему на ухо:
— Если что, убивай. Надо запугать всю эту сволочь. Кровь научит их повиновению. Не жалей. Наш князь зря уходит, надо бы... — конца его фразы
Где-то звонко процокали лошадиные копыта, залаяло разом несколько собак — и все смолкло.
— Бежим к дяде! — схватил меня за руку Варлам. — Расскажем все!
— Бежим скорее! Скорее!.. — почти крикнул я, охваченный страхом за судьбу родителей.
Первым скатился с лестницы я, за мной слетел Варлам. Не видя ничего перед собой, я бросился бежать, сам не зная куда, и тут же наткнулся на дядю.
— Это ты, Яро? Чего ты несешься как сумасшедший?
Мы с Варламом наперебой стали рассказывать ему то, о чем слышали, притаившись на чердаке.
Дядя внимательно слушал. Когда мы рассказали о приказании кровожадного Джондо, он встрепенулся, резко повернувшись, побежал к дому, крикнув на ходу:
— Клянусь всеми богами, надо действовать, немедленно действовать!
Мы поспешили следом за ним. Вбежав в комнату, дядя рывком отбросил в сторону стоявшую в углу замысловатую кровать, раскрыл сундук, вынул кремневое ружье, тут же бросил его обратно со словами: «Пока его наладишь, выспаться можно». После этого он снял со стены длинный меч, попробовал ногтем лезвие и выскочил во двор.
— Сидите дома! Никуда ни шагу! Слышите! — крикнул он нам и исчез.
Что делать? Сидеть сложа руки и ждать событий было невозможно. Бежать вслед за дядей мы не решались.
— Надо как-то помочь взрослым, — наконец произнес Варлам.
— Я тоже так думаю.
— Давай пока зарядим ружье, — предложил Варлам.
Ружье было очень старое, ржавое, как гвоздь, вытащенный из сгнившего бревна. Что с ним нужно было делать, ни он, ни я толком не знали. Некоторое время мы рассматривали ружье. Потом стали делиться воспоминаниями и наблюдениями, стараясь сообразить, как взрослые заряжают ружья.
Нашли небольшую кису и с дульной части ружья засыпали порох, заложили кусок свинца, найденный здесь же в сундуке, заткнули бумагой, чтобы пуля не выпала.
После этого Варлам насыпал немного пороха в отверстие, где расплющенный боек должен был ударить в кремень. Но оказалось, что кремень расшатался, и его надо было укрепить. Сделать это решили веревкой.
Пока Варлам искал веревку, я решил взвести курок.
Все кончилось бы хорошо, если бы в этот самый момент в комнату не вошла тетя Мэайно.
Увидев меня с ружьем, она подняла отчаянный крик. От испуга я случайно нажал курок. Казалось, что в комнате грянул гром и блеснула огромная молния. Я увидел ослепительный свет и полетел в какую-то бездну.
Когда
Неожиданно с обнаженным мечом в комнату вбежал дядя.
— Что случилось? — крикнул он.
— Ружье... взорва... выстрелило, — виновато произнес я.
Тетя Мэайно очнулась и снова подняла неистовый крик.
— Перестань, — остановил ее дядя. — Зови Коцию и Кати, они в кукурузнике напротив веранды.
— Уай, Яро ранен! — вскрикнула тетя и выбежала.
— Я здоров, — пытаясь встать, сказал я. Но голова почему-то кружилась, ноги не слушались, болела спина. Дядя поднял меня на руки, вытер с лица кровь и сообщил, что я ранен в лоб.
Положив меня на пол, он принялся за обследование Варлама. Он оказался невредим.
Запыхавшись, прибежали отец и мать. Они бросились ко мне: мать со слезами, отец с расспросами. Но толком сказать что-либо я не мог. Кроме того, за стеной истошно визжала свинья. Визг ее заглушал человеческие голоса.
— Черт бы положил эту свинью на сковородку! — выругался, наконец, дядя. — Заткните ей глотку!
Тетя Мэайно ушла в хлев.
— Свинья смертельно ранена, — сообщила она, возвратившись обратно. — У нее вывалились кишки.
— Ха-ха-ха! Это Яро решил ее поскорее поджарить! — засмеялся дядя.
Меня вымыли. На рану положили какое-то снадобье, напоминавшее тесто. Я знал, что оно -приготавливается из соли, чеснока и древесного угля. Сверху лекарство накрыли лопухом тыквы, а затем все это завязали тряпками, причем забинтованными оказались и глаза. Спину смазали медвежьим салом и тоже перевязали. В таком виде меня и уложили в постель.
Соль беспощадно разъедала рану. Стерпеть боль мне, наверное, помогло только то, что я считал себя страшным преступником. Я мог безошибочно судить об этом, хотя бы потому, что на долю менее виноватого Варлама выпало немало колотушек от дяди.
Шесть дней пролежал я с перевязанными глазами. Все эти дни взрослые рано уходили на сбор кукурузы и поздно возвращались, усталые. Вместе с ними работал и Варлам. Дома, кроме меня, оставались Верочка и тетя Мэайно, готовившая пищу.
Дабы меня вновь не совращать, Варламу было запрещено разговаривать со мной до моего полного выздоровления. Как ни горько было, но пришлось со всем мириться. Я сам был виноват во всем.
Наконец, на седьмой день, в торжественной обcтановке, в присутствии всех членов наших двух, семей отец снял повязку с моей раны. Рану долго рассматривали, советовались и решили, к моей великой радости, больше ее не завязывать. Дальнейшее лечение проводилось медвежьим салом, им в Ленкхери лечили почти все болезни.