Огонь войны (Повести)

Джумаев Нариман

Они еще долго беседовали, потом пришел Искандер-паша. Все трое вышли в другую комнату, позвали слугу с тазом и кувшином — мыть руки. Бехбит наблюдал сквозь приоткрытую дверь за двором: там сновали лутчеки, и невозможно было выйти незамеченным.

Хозяин и гости поели, Абдурашид собрался в путь. Вызвали лутчеков, снарядили верблюдов; караван отправился. Потом на дворе поднялся шум, потасовка с родственниками мирахура. Наконец все стихло. Казий стукнул в стену.

— Жена! Эй, Бике-джан!

Ему никто не отозвался. Бехбит понял, что

сейчас казий войдет сюда, открыл дверь, спрятался у самого выхода с ножом в руке. Казий, выйдя во двор, скоро появился у дверей в женскую половину дома; заложив под язык порцию жевательного табака — наса, он спрятал в карман шаровар табакерку из тыквы, шагнул в дверь. «Ых-х…» — и мягкий звук падающего тела. «Это тебе за всех керкинских бедняков, которых ты грабил!» — со злобой подумал Бехбит. Снова выглянул за дверь: никого. Бегом пересек двор и спрятался за широким стволом шелковичного дерева. У забора стоял амбар, доверху наполненный сеном. С него можно было прыгнуть за забор. Только в этот момент-по двор вышел и сел на завалинке лутчек.

Бехбит выжидал. Вот показался оборванный узкоплечий парень-слуга. Чуть выйдя из-за дерева, Бехбит поманил его. Парень подошел.

— Отнеси охапку сена в хлев! — вполголоса приказал ему Бехбит. Он рассчитывал на то, что слуга, увидев мертвого Курта Сулюка, поднимет шум.

Парень потащил сено — и через секунду, как и ожидал Бехбит, выскочил из хлева с истошным воплем. Лутчек испуганно вскочил. Бехбит в два прыжка достиг амбара, перемахнул через забор. Несколько оседланных коней привязано у самых ворот. Он выбрал коня покрупнее, менее уставшего, и, прежде чем лутчеки, столпившиеся во дворе, начали приходить в себя, только пыль вдали на дороге заклубилась по следам дерзкого беглеца.

СРЕДИ БАРХАНОВ

Вельмураду показалось, что прошло много часов с того времени, когда ватага лутчеков, собрав оружие и раненых, удалилась и наступила тишина. Он то приходил в себя, то снова терял сознание. Наконец полностью очнулся, с трудом открыл словно налитые свинцом веки. Нестерпимо ноет раненый бок, горит голова. Но самое мучительное — жажда…

Со стоном перевалившись на здоровый бок, Вельмурад огляделся. Кругом пески, безлюдье. Испепеляющий зной летнего полудня.

Вдруг совсем рядом послышалось конское ржание. Значит, он не одинок в пустыне! С трудом повернув голову, увидел: к нему идет его конь, принадлежавший некогда лутчеку Шукуру. Вот он остановился. Собрав последние силы, Вельмурад дотянулся до стремени, потом до седельных сумок. Здесь небольшой мех с водой. Дрожащими руками развязал, поднес ко рту. Стало легче, глаза посветлели. Он взглянул на своего спасителя: умный конь большими темными глазами наблюдал за тем что делает человек. «Пей, Акгулак!» Вельмурад поставил мех с водой на песок, конь выгнул шею, отхлебнул, оставив немного воды на дне меха.

Вельмурад не знал клички коня и назвал его по внешнему признаку: Акгулак — Белоухий.

Вполголоса

окликая его, Вельмурад ухватился руками за стремя, поднялся на колени. Передохнув немного, вскарабкался на коня, лёг животом поперек седла, тронул поводья. Акгулак шагом двинулся вперед. «Одинокая башня отсюда недалеко, — думал Вельмурад, — кажется, направление не потеряно…»

Конь бодро взбирался на барханы, спускался, снова взбирался. Стиснув зубы, Вельмурад старался не стонать.

Но скоро начало ныть и дергать так сильно, что, наконец, раненый потерял сознание.

Наступили сумерки. Притомившийся копь замедлил шаг. По-прежнему кругом, насколько хватает глаз, лежало застывшее море барханов, им не было конца и края.

Вельмурад, без сознания, понемногу сползал с седла головой вперед и вдруг тяжело рухнул на песок. Умный конь сразу же остановился, звонко заржал, вспугнув извечную тишину пустыни.

Глубокой ночью Вельмурад снова пришел в себя. Слабо мерцали звезды. Близился рассвет. Часа два спустя сквозь тяжелую полудремоту вдруг он услышал где-то далеко: Туг-дуг-дуг дуг… Тук дук… Туг-дуг-дук…» Пулемет!

Вельмурад приподнялся на локтях, достал мех с водой, выпил все, что оставалось, вывернул мех и облизал изнутри. Но дотянуться до стремени, влезть в седло уже не смог. Нестерпимо, остро болела рана.

Перевалившись на бок, Вельмурад вынул нож — последнее оружие; его он купил у пастухов вместе с мехом воды и запасом пищи…

Нет! Ведь товарищи совсем близко. Он должен дойти, рассказать, все, что узнал. Должен ползти вперед, пока есть хоть капля сил!

И раненый боец пополз. Конь медленно шагал сзади. Уже совсем рассвело. Впереди виднелись густые заросли саксаула. Но доползти до них Вельмурад не смог опрокинувшись навзничь, он снова потерял сознание.

А верный Акгулак бродил вокруг хозяина. Вдруг конь поднял ухо, прислушался — и рысью помчался на бархан.

Едва волоча ноги, с бархана спускался человек в красноармейской порванной гимнастерке без ремня, с непокрытой головой. Конь подбежал прямо к нему. Взяв его за узду, человек пошел по следам и увидел раненого, без движения лежавшего на песке.

— Вельмурад! — с изумлением и радостью воскликнул красноармеец и, опустившись на колени, осторожно приподнял голову лежащего. Тот на секунду открыл глаза, помотал головой. Почти без звука выдохнул:

— Воды…

Вельмурад в полубеспамятстве не узнал пришедшего. Да будь он и в памяти, нелегко ему было бы признать в осунувшемся изможденном бродяге с полубезумными глазами недавнего однополчанина, красноармейца Нурягды.

— Пить… — снова проговорил раненый.

— Нет у меня воды! — еле слышно пролепетал распухшими от жажды губами юноша. Он уже давно понял, что заблудился и не сможет выйти на Керки. Поэтому решил вернуться, но, кажется, потерял свой след.

Услыхав голос, раненый чуть приметно вздрогнул, шире открыл глаза и — вдруг узнал того, кто склонился к нему.