Огонь войны (Повести)
Шрифт:
— Союн! — окликнул он командира.
Тот мгновенно вскочил, сбросил попону.
— Поднимись ко мне! — позвал Хайдар.
Вдвоем они долго разглядывали темный предмет. Без сомнения, он удалялся.
— Нурягды! — вдруг вспомнил Союн и кубарем скатился вниз.
Полуподвал оказался пуст. В мазанке, похрапывая, спал старик.
— Кто выпустил его?! — закричал командир, хватая старика за плечо. Тот изумленно вытаращил глаза.
— Кого? Разве я знаю ваши дела?
— А ну, снимай туфли!
Схватив туфлю «хранителя», Союн
— Вот что, святой человек! — Союн взял старика за шиворот. — Может, ты и не виноват. Но пока посиди взаперти. А если попробуешь своевольничать, придется истратить на тебя пулю!
И он, втолкнув старика в подвал, завалил дверь топчаном. Прошло еще два-три часа, небо и холмы порозовели. Командир втащил пулемет на башню и, не отрывая глаз, оглядывал окрестность. А когда заметил группу всадников на краю такыра, даже вздохнул с облегчением: кончилась проклятая неизвестность!
Вызвал Хайдара. Стали совещаться.
— Это не от Бехбита, — сказал Союн. — Тем еще рано.
— Значит, враги… Постой, постой! — Хайдар пригляделся. По-моему, под одним из них конь мирахура! Такой белогривый только у него одного…
— Ай, молодец, Хайдар-мерген! — похвалил командир. — Эй, вы! — Он поднялся во весь рост, приложил руки ко рту. — Сто-о-ой!!
Всадники на секунду натянули поводья. Потом, заметив человека на верху башни, повернули вспять.
Гулкая дробь пулемета вспугнула утреннюю тишину. Трое всадников сразу же полетели с седел. Остальные пустились во весь опор.
Защитники Одинокой башни не знали, что несколько спасшихся лутчеков — это все, что осталось от отряда, уведенного мирахуром за ними в погоню.
Бехбит, связанный, лежал в коровьем хлеву. Понемногу он пришел в себя. Над грудой навоза, в углу, с назойливым жужжанием вились мухи. Какие-то мошки садились ему на лицо, щекотали глаза, ноздри.
Перекатываясь по грязному полу, Бехбит приблизился к отдушине. Свежий воздух вернул ему память к силы.
«Товарищи ожидают меня, — с тоской подумал он. — А я…» Он стиснул зубы.
Что же все-таки предпринять? И Бехбит примялся разглядывать стену, двери. Вдруг на косяке, которым служило необтесанное бревно, он заметил едва выступающий над поверхностью сучок.
Глаза его так и впились в этот кусочек дерева. Извиваясь всем телом, Бехбит приподнялся так, чтобы связанные руки оказались на уровне сучка, и стал тереть о сучок веревку, стягивающую руки. Минут десять, не жалея сил, напрягая мускулы, раздирал волокна, и перетертая веревка лопнула. Руки его — железные руки силача — были свободны.
Освободить ноги оказалось делом минуты.
Встав на ноги, Бехбит расправил затекшие мышцы, но вдруг у двери послышались голоса. И Бехбит сразу притворился немощным.
— Ага, жив, собака! — послышался знакомый голос Курта Сулюка. — Слышите: стонет. Может, вывести
— Погоди, пусть придет в себя. — Это сказал чернобородый казий. Он, видимо, ушел, Курт Сулюк остался.
Бехбит уже давно знал характер и привычки этого лутчека: в сердце у него не отыскалось бы ни зерна сострадания, человеколюбия. Только жажда наживы, алчность. А может, на этом и сыграть? Ведь говорится: на всякую лису находится приманка. Что касается человека, то его в западню чаще всего приводит собственное сердце.
Бехбит застонал громче. Он стал изображать тяжкое страдание, бред. То и дело выкрикивал бессвязные слова: "Золото… Идемте выкопаем, там хватит на всех…» И в конце концов цель была достигнута: Курт Сулюк, прислушавшись, задумал узнать, чем это бредит пленник. Даже не достав из-за пояса маузер, лутчек отворил двери хлева и подошел к лежащему Бехбиту. Не успел он рта раскрыть, как очутился в железных объятьях старого знакомого.
Притиснув врага к полу, Бехбит сдавил ему горло. Сняв папаху, пояс, халат, маузер и нож, засунул Курта Сулюка головой в навоз. Оделся и вышел во двор.
Не могло быть и речи о том, чтобы проскользнуть незамеченным через широкий двор имения казия. Бехбит решил действовать осмотрительно. Шагах в двадцати, у стены хозяйского дома, лежали тюки с шерстью. Надо было спрятаться за ними. Потом добраться до стены, перемахнуть наружу. А там, наверное, должны стоять оседланные лошади на привязи.
До тюков с шерстью Бехбит добрался благополучно. Но тут из хозяйского дома вышел лутчек. Не обращая на него внимания, Бехбит взвалил один из тюков себе на спи-ну и пошел к дому. Одна из дверей оказалась открытой; полная белолицая женщина что-то делала, склонившись над сундуком с откинутой крышкой. «Жена хозяина», — мелькнуло в сознании парня. Еще не придумав, как ему поступить, он обратился к женщине:
— Куда свалить этот тюк, укажите, тетушка… — И прикрыл за собой дверь.
Женщина покраснела, хихикнула: рослый, плечистый парень явно нравился ей. Она даже не подумала сопротивляться, когда Бехбит ладонью закрыл ей рот и пригнул к сундуку. «Коза — о жизни, мясник — о жире», — подумал Бехбит. Приподняв пухлую, податливую тетку, с силой впихнул ее в сундук, сверху бросил одеяло. Шепнул: «Сиди без звука!» — и, пригрозив ножом, захлопнул крышку сундука. Потом огляделся: что делать дальше?
В смежной комнате послышались голоса. Подойдя к нише, Бехбит прислушался. Беседовали Абдурашид и казий.
— Шукура Данавсыза необходимо было прикончить, — словно в чем-то оправдываясь, говорил Абдурашид. — Он мог выдать меня красным. Вообще он ненадежным стал — я это давно заметил…
— Ну и черт с ним! — сказал казий. — Но вот этот, что к мирахуру в доверие втерся, наделал бед. Сколько людей потеряли зря!
— Зато уж и я закрутил головы большевикам! — снова начал похвальбу Абдурашид. — Солдаты почти поверили, что везут товары в Афганистан и что командир — предатель…