Огонь желаний
Шрифт:
От такого комплимента невозможно было и дальше пребывать в печали. Вада надеялась, что невыносимые сердечные муки, тяготившие ее весь день, развиваются.
Она старалась не думать о Пьере. Здравый смысл подсказывал ей, что не стоит омрачать недолгое пребывание в Париже тоской о человеке, которого встретила только вчера. Но он уже вошел в ее жизнь, и как бы Вада ни пыталась убедить себя, что все это плоды разыгравшегося воображения, Пьер потряс весь ее душевный мир.
Ошибки не было: поцелуи Пьера пробудили девичье сердце к любви, о которой Вада
«Любовь всегда стремится ввысь, подобно пламени».
Она словно наяву слышит голос Верлена и эти его слова.
Уже потом, после того как Пьер поцеловал ее, пламя вспыхнуло и охватило ее целиком, дав понять, что пришла любовь.
«Я не буду больше о нем думать, не буду…»— говорила себе девушка.
Но он теперь постоянно был рядом. Его лицо стояло у нее перед глазами, его губы владели ее губами.
«Я сейчас должна думать только о маркизе и о том, куда он меня повезет», — сказала себе Вада, когда они вошли в ресторан «Гран-Вефур», оказавшийся совсем не таким большим, как она себе представляла.
Вада читала раньше об этом королевском дворце, когда-то принадлежавшем знаменитому герцогу Орлеанскому. Он сразу стал самым богатым человеком во Франции, превратив дворец в увеселительное заведение с игорными залами и ресторанами. Именно здесь, как Вада поняла, собирались самые хорошенькие женщины Парижа, чтобы услаждать джентльменов.
От бурного веселья, экстравагантности и непристойности тех времен остался практически один «Гран-Вефур». Его стены все еще украшали прекрасные тонкие фрески эпохи Директории, потолок был расписан в стиле Людовика XVI и пережил революцию. Вдоль стен стояли удобные красные диваны.
Пока Вада разглядывала зал и посетителей, пришедших сюда пообедать, маркиз сказал:
— Именно здесь Жозефина обедала с Наполеоном Бонапартом в начале их любовного романа.
— Неужели? Как интересно! — воскликнула Вада.
— А художник Фрагонар, писавший самых красивых женщин, умер, правда, семидесяти четырех лет, после того как съел здесь слишком много мороженого «мараскине».
Вада рассмеялась:
— Мы должны быть осторожными.
Но когда принесли еду, трудно было удержаться, чтобы не съесть столько же, сколько Фрагонар. Блюда были превосходны — выше всяких похвал.
— Расскажите мне о себе, — попросил маркиз. — Теперь все молодые американки, как и вы, не соблюдают условностей?
— Что вы подразумеваете… под условностями? — не совсем уверенно спросила Вада.
— Скорее всего, вы приехали в Париж одна, — сказал маркиз, — а для красивой женщины это может быть очень опасно.
Вада вспомнила предупреждение Пьера. Ее подбородок дернулся вверх.
— Я американка, — гордо ответила она. — Когда мы совершаем нетрадиционные поступки, люди думают, что мы не знаем, как надо себя вести.
Маркиз засмеялся.
— Весьма уклончивый и обезоруживающий ответ, — произнес он. — А теперь ответьте мне, почему вы находите Париж таким привлекательным?
— Здесь можно увидеть и узнать столько
— Каким образом? — заинтересовался маркиз.
— По ту сторону Атлантики мы действительно верим, что все новые мысли, идеи и мода рождаются в Париже.
От души посмеявшись, маркиз начал говорить с ней о новых научных изобретениях, которые, по его словам, заставляют весь мир завидовать Франции.
Он производил впечатление человека знающего и начитанного. И все же что-то в нем не нравилось Ваде. Она силилась понять, что именно. Хотя никто другой, наверно, не сумел бы так польстить, быть таким предупредительным и внимательным, как маркиз.
Когда они отъехали от гостиницы в крытом экипаже маркиза, запряженном парой необыкновенно красивых вороных, Вада забеспокоилась, что маркиз может попытаться вести себя с ней слишком вольно. Однако он не делал даже попытки до нее дотронуться.
Экипаж приближался к Монмартру. Вада, подавшись вперед, с восторгом смотрела на священный холм, имевший такую притягательную силу и носивший к тому же имя Святого Дениса, первого парижского епископа. Они миновали район Пигаль, который славился, как лаконично пояснил маркиз, «ворами, контрабандистами, мошенниками, колдунами, певцами и сводниками, цыганами и проститутками».
Спустя некоторое время Вада оказалась среди сияющего моря огней от зажженных газовых рожков и электрических вывесок; как завороженная она смотрела на огромные красные крылья ветряной мельницы, вращавшиеся прямо над ее головой. Это и было знаменитое кабаре, которое она мечтала посетить.
Мулен Руж впервые открыл свои двери в 1889 году, и вскоре исполнявшийся здесь канкан стал известен во всем мире. Вада читала, что после франко-прусской войны этот танец сделался популярным среди простых рабочих, — они его называли «гвалт»; это слово Вада перевела как «шум и грохот».
Войдя внутрь, девушка увидела большой уютный зал со столиками вокруг площадки для танцев и оркестр на балконе.
Маркизу в Мулен Руж церемонно поклонились и проводили к особому столику, который — Вада потом узнала — каждый вечер был закреплен только за ним. Она рассматривала все вокруг с огромным интересом. Было очень многолюдно.
— Скажите, откуда эти люди? — спросила она маркиза.
Он улыбнулся.
— Кое-кто приезжает сюда из фешенебельных кварталов — Пуасси, Нейи, даже из предместья Сент-Оноре, чтобы накоротке пообщаться с местными уличными торговцами, ремесленниками, продавщицами и клерками. — Маркиз посмотрел на Валу и добавил:
— Здесь вы найдете много ваших соотечественников, которые частенько бросают многозначительные взгляды на веселых дам полусвета и хорошеньких курочек.
Вада не поняла значение слов, произнесенных маркизом, но не захотела показывать свое невежество и с преувеличенным интересом стала смотреть в оркестр, исполнявший в тот момент прелестную музыку Оффенбаха, под которую несколько пар вальсировали на площадке для танцев.