Огонь желаний
Шрифт:
Как было бы замечательно навсегда остаться здесь, в этой мастерской, с Пьером, и всякий раз ждать его возвращения домой.
Вада подняла глаза и осмотрелась. Окно — до самого потолка — выходило на крыши Парижа, стены украшали картины. Девушка сказала себе, что это самое красивое помещение из всех, в которых ей приходилось бывать прежде.
Разве могут иметь значение гобелены, бархат, канделябры и дорогая мебель, если в доме нет любви?
Только ее любовь к Пьеру, думала Вада, и его любовь к ней делают эту студию прекрасным дворцом, и жить
«Я люблю его», — сказала себе Вала.
Быть рядом с ним, знать, что он ее любит, — о большем она и не мечтала.
Отсутствие Пьера показалось ей слишком долгим, и она уже начала беспокоиться, полагая, что эта приятельница, кто бы она ни была, видимо, так прелестна, что Пьер не торопится вернуться.
«Наверно, он знает эту женщину очень хорошо!»
Вада была уверена, что уже далеко за полночь и только очень близкий друг может допустить, чтобы его разбудили в столь поздний час, к тому же с просьбой одолжить женское платье.
«Возможно, Пьер раньше любил эту женщину». Вада мучила себя подозрениями и пыталась представить, как та выглядит.
Если она француженка, то непременно должна быть брюнеткой. А если Пьеру больше нравятся темноволосые женщины?
Вада всегда считала, что французы предпочитают блондинок, — по контрасту с француженками, которые ей почему-то представлялись брюнетками.
Конечно, это был очередной миф из тех, которыми обычно морочат себе голову американки.
Вада была достаточно интеллигентной девушкой и прекрасно понимала, что женщины часто приписывают себе достоинства, чтобы возвыситься в собственных глазах и внушить себе, что они более привлекательны, чем на самом деле.
«Может ли Пьер любить меня?» Ваду вдруг охватила паника. Их жизненные пути совершенно различны, и, конечно, Пьер прав, сомневаясь в ней, ведь они так мало знакомы.
Но как сказать ему правду? Она все еще слышит, как он пренебрежительно произносит «мисс Богачка»и «богатые американки, охотящиеся за титулом». Он явно презирает богатых и тех, кто хорошо себя чувствует только в высшем свете.
В прошлый раз, рассказывая об эпохе Людовика XVI, Пьер сказал:
— Власть, титулы и деньги в то время развращали аристократов так же, как и в наши дни. Они пагубно действуют на людей.
— Почему это происходит? — спросила Вада.
— Потому что богатство отдаляет человека от реальной жизни, от необходимости бороться и от физических страданий.
— Неужели это так важно?
— По-моему, да, — ответил Пьер. — Человек должен стремиться не только к материальным благам, необходимым для жизни, но и утверждать себя как личность.
— А разве богатым не нужно к этому стремиться?
— Они на это не способны. Проносятся в шикарных экипажах, не замечая тех, кого обдают грязью, и видят жизнь только через оконное стекло кареты. Да многие из них к ней просто не приспособлены, — в голосе Пьера прозвучало презрение, и Вада не могла это не отметить.
Она снова оказалась в плену золотых цепей, прочно
«Он не должен знать правду, — неистово убеждала она себя. — Если я лишусь его любви, жизнь потеряет для меня всякий смысл».
С такими мыслями Пьер и застал ее, войдя в студию с платьем в руках. Оно было сшито из черной и белой ткани, с плотно прилегающим лифом, который удачно подходил к юбке с оборками. Воротник и рукава украшала красная тесьма, придававшая платью тот загадочный шарм, присущий, казалось, всем француженкам — и богатым и бедным, без исключения.
— Ты так долго отсутствовал! — тон был почти обвинительный: Вада не сумела сдержать себя.
— Ты беспокоилась о себе или обо мне? — как бы шутя, поинтересовался Пьер.
Вада надеялась только на то, что состояние оцепенения, которое еще не совсем прошло, не позволит ей покраснеть, но поняла, что Пьер заметил ее ревность.
— Моя приятельница кого-то развлекала, — объяснил он, — и я не хотел им мешать, пока они не попрощались.
— Но ты же сам говорил, что приглашать мужчину домой неприлично, — возразила Вада.
Его глаза заблестели, и, положив платье на постель, он сел около девушки.
— Никак не пойму, дорогая, что это — любопытство или ревность?
В какое-то мгновение Ваде очень захотелось ему солгать, однако она предпочла сказать правду и, опустив глаза, прошептала:
— И то и другое.
Пьер легко рассмеялся. Он наклонился и нежно поцеловал девушку, слегка коснувшись ее губами.
— Но для последнего чувства нет оснований. Я успокою твое любопытство, если скажу, что моя приятельница актриса и живет в мире, в котором ты, если я сумею этому помешать, никогда не будешь вращаться? — Улыбнувшись, он добавил:
— Несмотря ни на что, это очень добрый человек и всегда готова помочь; она одолжила мне один из самых красивых своих нарядов.
Пьер встал, взял платье и развернул его перед Вадой.
— А теперь садись! — скомандовал он. Вада подчинилась, натянув простыню и прикрыв ею грудь.
Пьер начал надевать на нее платье через голову, и Вада продела руки в рукава.
— Не волнуйся, я помогу тебе, — сказал Пьер. Девушка наклонилась вперед, и он застегнул пуговицы на спине. Оба залюбовались пышной юбкой, лежавшей в ногах поверх одеяла.
— Сейчас я помогу тебе подвинуться к краю постели, а когда сядешь, надену на твои ножки вот эти легкие туфельки, — я их тоже захватил, думаю, они должны быть тебе впору.
Вада делала все, как говорил Пьер, и хотя ей еще трудно было двигаться, смогла наконец свесить с постели сначала одну свою маленькую ножку, потом другую.
Пьер опустился перед ней на колени и поставил на коврик черные туфельки.
— Ноги совсем не слушаются и ведут себя так, будто они не мои, — жалобно пролепетала Вада.