Огонь
Шрифт:
Большой темный куль лежит рядом с кроватью на полу. Анна-Карин испуганно замирает и тут же понимает, что это зимняя куртка Николауса.
Двери шкафа открыты. Все вещи перевернуты, некоторые полки пусты.
Мину подходит к кровати и берет с подушки белый конверт.
— Пожалуйста, можно я? — просит Анна-Карин.
Мину протягивает ей конверт, Анна-Карин вскрывает его и достает из конверта листок линованной бумаги.
Дорогие дети!
Я должен уехать. Причину
Берегите серебряный крест. В нем заключена сильная магия, которая будет вас охранять. Кроме того, мне всегда казалось, что у этого креста есть некое важное предназначение. Возможно, он пригодится вам в будущем.
Я заплатил за эту квартиру за год вперед. Используйте ее по своему разумению. В матрасе спрятаны деньги, которые тоже могут вам пригодиться.
Прошу вас, поверьте: я уехал из Энгельсфорса ради вас. Остаться здесь — значит навлечь на вас беду.
Близятся трудные времена. Держитесь вместе. Доверяйте друг другу. Доверяйте Матильде и Книге Узоров.
Я надеюсь и верю, что смогу вернуться.
Вечно ваш,
Н. Э.
Анна-Карин опускает письмо.
— Что там? — спрашивает Мину.
В голове у Анны-Карин стучат слова письма.
— Что там? — повторяет Мину.
Анна-Карин протягивает ей листок.
Дочитав письмо до конца, Мину переворачивает бумагу, словно ищет продолжение.
— Неужели просто взял и сбежал?.. — говорит Анна-Карин, чувствуя, как горло сжимает невидимый обруч.
Мину смотрит на нее, и Анна-Карин понимает, что именно это и произошло. Николаус сбежал.
Анна-Карин выходит в гостиную. Смотрит на стену, где висит серебряный крест.
— Я позвоню Иде, — предлагает Мину. — Пусть поищет его своим маятником.
— Нет, — говорит Анна-Карин. — Не надо. Его наверняка уже нет в городе. К тому же он не хотел, чтобы его искали.
— Ты веришь тому, что он написал? — спросила Мину. — Что он уехал ради нас?
— А ты веришь? — спрашивает Анна-Карин.
Они смотрят друг на друга.
— Да. Я ему верю.
Близятся трудные времена.
Анна-Карин смотрит на большой черный зонт, стоящий возле входной двери. Этот зонт Николаус держал над Мину и Анной-Карин прошлой осенью, вечером того дня, когда погибла Ребекка. Анна-Карин помнит, как стучал по куполу зонта дождь. Тогда она чувствовала себя под защитой Николауса.
Теперь Николауса нет. Избранницам остается рассчитывать только на себя.
18
От кабинета детского и подросткового психолога за километр несет канцелярией. Мы
Иногда Линнее кажется, что она обречена пожизненно приходить в это помещение. Она ненавидит подростков, которые жалуются на своих родителей. Они не понимают, что те, у кого есть родители, избавлены от необходимости каждую неделю являться сюда и выворачивать наизнанку душу перед чужим человеком, доказывая, что ты не наркоман и не потенциальный самоубийца. Если эти подростки проштрафятся, что им грозит? Подумаешь, выговор от мамы с папой! А Линнею за любую провинность могут лишить квартиры, единственного места, где она может быть самой собой.
Кстати, сегодня у Дианы из социальной службы было запланировано «посещение Линнеи на дому». Звучит так, будто они собираются вместе попить кофе, хотя на самом деле это очередная проверка. Но в последний момент «посещение» было отменено — Диану вызвали разбираться с кем-то по поводу некачественных продуктов.
Вот бы и Якоб отменил сегодняшнюю встречу.
Линнее так хочется поговорить с кем-нибудь про Ванессу, что она боится проболтаться. Но посвящать Якоба в свои отношения с Ванессой ей совсем не хочется, точно так же как не хочется говорить ему про Элиаса. Лучше уж в сотый раз перемалывать одно и то же: про детство, отца и смерть мамы.
Ванесса и Элиас — это ее сокровище, им она не будет ни с кем делиться, хотя владеть этим сокровищем тяжело и больно.
Тут открывается дверь и выходит Якоб:
— А, Линнея! Привет!
Он протягивает руку, Линнея пожимает ее. И вдруг на нее резко наваливается тоска, такая же сильная, как в те дни, когда боль от смерти Элиаса была совсем свежа.
Но это не ее тоска. Это тоска Якоба.
Я не должен был принимать ее сегодня. Следовало отменить встречу…
Линнея отдергивает руку, но мысли Якоба продолжают эхом отдаваться в ее голове.
Линнея идет следом за Якобом в кабинет, стараясь скрыть свое удивление.
— Как прошла первая школьная неделя?
— Супер.
Якоб, похоже, не услышал в голосе Линнеи иронию и просто кивнул головой.
— У тебя больше не было приступов панического ужаса?
— Нет.
Якоб не ответил, и Линнея осторожно заглянула в его мысли, чтобы понять, верит ли он ей.
…Я не могу… чем я могу ей помочь… почему я не взял больничный…
Линнея смотрит на Якоба. Несмотря на загар, его лицо кажется бледным. Вокруг глаз красные круги. Пальцы рассеянно теребят нитку, болтающуюся на отвороте шорт.
…Я должен был понять, что не смогу работать… какой я, к черту, психолог… она умерла… совсем умерла…
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает Линнея.
— Хорошо, только немного устал.
Якоб не ожидал вопроса Линнеи, и ей даже не приходится напрягаться, чтобы услышать его следующую мысль.