Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»
Шрифт:
А ведь я сразу, еще на Невском, когда Громов всучил мне этот кейс, почувствовал, что в нем что-то очень ценное. Ни хрена себе! Два миллиона баксов! Для скромного русского токаря это космическая сумма, рядом с которой чувствуешь себя микробом, мне бы хватило и ста тысяч.
Я стою рядом со своим неработающим станком, улыбаюсь, как Остап Бендер, узнавший о миллионах Корейко, воображаю, как обрадую сегодня вечером своих Александр, и не замечаю, как рядом со мной оказывается начальник цеха Кац.
– Арбатов, почему не работаем?! – набрасывается он на меня. – Почему простаиваем? Запомни, к концу месяца ваша бригада должна выполнить план, который рассчитан на двадцать одно рыло,
Я даю ему сигарету, и он уходит, ковыляя на своих кривых ногах. А я снова вспоминаю про свое сокровище и, улучив минутку, бегу в раздевалку, чтобы проверить, на месте ли оно.
Открываю шкафчик: слава богу, на месте. Меня распирает желание вскрыть дипломат и взглянуть на драгоценности. Алмазов в живую я еще никогда не видел. Но лучше сделать это после смены... Черт возьми! А ведь я стал чрезвычайно богатым человеком! Теперь Александры не будут обзывать меня, хотя бы и в шутку, пролетарием или Демьяном Бедным. Для старшей и наших с ней мальчиков я построю коттедж в Лисино, а для младшей с девочками коттедж в... тоже, пожалуй, в Лисино, потому что тогда у меня будет меньше разъездов. Ну, а маму я отправлю в кругосветное путешествие, она уже пожилой человек, и ей надо взглянуть на мир. Она всю жизнь просидела в Петербурге, это не дело. А себя я порадую шикарной валютной проституткой, мне ведь уже сорок лет, а я ни разу не трахался с профессионалками. Мои-то женушки не большие специалистки в сексуальном плане, младшая еще куда ни шло, и меня она в общем-то устраивает, а для старшей секс – дело второстепенное, и как только у нас получились такие славные мальчики?
Я возвращаюсь на свое рабочее место, но вскоре снова начинаю нервничать: как бы не спер кто-нибудь мое богатство. И зачем я притащил с собой этот дипломат? Только такой идиот, как я, способен припереться на работу с двумя миллионами долларов. И в нем не просто миллионы, в нем – будущее моих детей, и благополучие моих женщин – двух Александр и мамы... Да и мое собственное благополучие. Какой же я баран!
Через полчаса снова бегу в раздевалку, открываю шкафчик: все в порядке. Вскоре на меня уже начинают коситься, а начальник цеха Кац говорит:
– У тебя что-то с животом? Ты все время куда-то убегаешь.
Тогда я приношу дипломат в цех и ставлю рядом со своим станком, чтобы он все время был на глазах. Поработаю – гляну: стоит. О, господи, судьба оказалась щедрой ко мне, нищему скромному петербуржцу, это похоже на сказку, но это явь: я обладатель выигрышного билета на два миллиона долларов. Как-то я выиграл у игрового автомата у метро восемь тысяч рублей, и мне этот выигрыш показался огромным, потому что я никогда не выигрывал в своей жизни больше червонца. Когда я отдал потом четыре тысячи жене, она позволила мне трахнуть ее сзади, хотя прежде считала это бесстыдством. А младшая Александра, получив от меня на следующий день оставшиеся четыре тысячи, полчаса читала вслух стихи Александра Блока (он ее любимый поэт), а потом сделала мне минет, хотя раньше стыдилась орального секса. Интересно, а что же они разрешат мне вытворять с собой теперь, когда узнают о двух миллионах долларов?...
Я заканчиваю очередную деталь, поворачиваю голову, и у меня возникает ощущение, как будто мой кот Жуков впился мне когтями в грудь: дипломата нет. Вместо него – какой-то ободранный потертый чемоданчик какашечного цвета. Открываю этот сраный чемоданишко: внутри отвертки, кусачки, мотки провода, лампочки и початый шкалик с водкой. Да это же инвентарь Кузьмича!
– Электрик здесь был? – подскакиваю я к Власову.
– Был минуты три назад.
Как же я его не заметил? Хотя Кузьмича трудно
– А куда пошел, не знаешь? – допытываюсь я.
– Кто его знает? Он по всему заводу шастает.
Я хватаю чемоданчик электрика и бегу в соседний цех. Там мужики сидят за столом и режутся в домино. В момент моего появления проигравший забирается под стол и начинает кукарекать.
– Кузьмич у вас не появлялся? – выкрикиваю я.
Мужики досчитывают до сорока и только после этого поворачиваются ко мне:
– А кто его знает, может, и появлялся.
Бегу дальше. В следующем цехе рабочие играют в жмурки: один с завязанными глазами бегает за остальными, которые толпой от него удирают, запрыгивая иногда на станки.
– Кузьмича не видели? – кричу я громко, но они меня не слышат.
Наконец в третьем цехе вижу стоящего на коленях самого Кузьмича, он колотит о бетонный пол моим драгоценным дипломатом и матерится.
– Отдай! Мать твою! – выкрикивает он. – Отдай, сука!
Я неторопливо подхожу к электрику, беру из его рук дипломат, вставляю в его кулак ручку чемоданчика и успокоенный иду прочь. И слышу за спиной радостное:
– Вот ты где, родимая!
Обернувшись я вижу, как Кузьмич, сидя на коленях, любовно поглаживает шкалик.
Верно говорит моя мама: пьяница – это мужчина, который никогда не изменяет своей избраннице – бутылке.
Придя в цех, я незаметно засовываю дипломат под станок и присыпаю металлической стружкой. Как я сразу не догадался это сделать? Мог бы не волноваться столько времени понапрасну.
Перед обедом я подметаю цех, но свою кучу стружки под станком, естественно, не трогаю.
А потом мы идем на обед и когда возвращаемся, я заглядываю под свой станок... Твою мать! Под станком – чисто: стружек нет, дипломата тоже и ни единой соринки.
– Кто убирал стружки?! – кричу я.
– Власов, кто же еще. Он страшно ругался, что у тебя под станком беспорядок, – отвечают мне.
Я больше ни о чем не спрашиваю, а сразу бегу во двор, где у нас стоит большой контейнер, в который сваливают мусор из всех цехов. Но контейнера на месте нет, а в воротах я вижу выезжающий за пределы завода «Камаз» с кузовом-контейнером. Я рысью мчусь за ним, но автоматические железные ворота смыкаются перед самым моим носом. Все, твою мать! Два миллиона баксов упорхнули! Судьба повернулась ко мне задом. Господи, и почему я такой невезучий? Нет, я не невезучий, я дурак, сорокалетний дурак, точнее мудак, который размечтался о шикарном будущем. Как же мне теперь узнать, на какую свалку повезли этот контейнер? И где его там вывалят? И мыслимо ли мне в Джомолунгмах и Монбланах мусора найти одинокий крохотный дипломатик? Скорее всего, его отроют бомжи, которые живут на свалках и перебирают-сортируют их содержимое. А может, стружку сразу отправляют на переплавку, и тогда вообще не остается никаких шансов...
Я уныло бреду в цех, но не доходя до его, захожу в туалет и с полчаса сижу на унитазе, потому что мне никого не хочется видеть. Родился уродом – уродом и помру. Хорошо, что мама о случившемся не знает, она бы меня не похвалила, она бы в лучшем случае отвесила бы мне пару подзатыльников, потому что мама должна учить своего непутевого ребенка жизни. Маме я скажу, что алмазы у меня отобрали вооруженные бандиты (хоть врать маме и нехорошо).
Меньше всего мне хочется сейчас видеть Власова. Чертов любитель чистоты! Будь тебе неладно. Но, войдя в цех, я первым делом вижу довольного Власова за его станком. Он как будто стал повыше. Зайдя сзади, я понимаю, в чем дело: коротышка стоит на возвышении, а это возвышение – мой заветный кейс.