Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»

Сенин Валерий

– Гляди, какую хреновину себе приспособил! – улыбается бригадир. – В мусоре нашел. Для кого-то это был просто ящик, а для меня – постамент!

Я выдергиваю из-под коротышки его постамент, несу его опять в раздевалку и запираю в своем шкафчике. Хватит мне бегать с этим дипломатом с места на место, как старухе с корытом, вернее, как Арине Родионовне с маленьким Сашенькой...

И вообще, в раздевалке у нас не воруют, если не считать сигарет, носовых платков, расчесок и денежной мелочи из карманов, но это воровством не назовешь.

Но

вот и конец рабочего дня, я уж думал, он никогда не завершится. Я выключаю станок, обметаю его щеткой, закуриваю, иду в раздевалку, открываю шкафчик... Мама родная! Твою мать! Какой-то урод все же спер мои драгоценности...

Я обшариваю шкафчик, заглядываю под него, за него, под другие шкафчики – нету. Господи, какой я кретин, поперся на эту сраную работу с кучей алмазов, ведь я мог бы оставить их у младшей Александры. Да и вообще мог бы сам не ходить на работу, владельцу алмазов на два миллиона долларов можно и не работать. Правда, утром я еще не знал, что там алмазы. Мои женщины очень расстроятся, а моя мама назовет меня безмозглым головастиком, она всегда меня так называет, когда я совершаю глупые поступки, а глупее того, что я вышел сегодня на работу, не придумаешь.

Что я теперь скажу Александрам? Они же до конца жизни теперь будут мне напоминать, как я прошляпил целое состояние и какой я после этого олух. А я это и без них знаю.

Как любит приговаривать моя мама, были у Наполеона наполеоновские планы – мечтал обогнуть земной шар за восемьдесят дней, да застрял на острове Святой Елены.

Я выхожу из проходной и бреду пешком, с пустыми руками. Не быть мне богатым, да я, наверное, и не рожден для этого. Я рожден ежедневно ходить на завод (кроме выходных, разумеется), вытачивать детали, подметать цех, получать нищенскую зарплату, выслушивать ворчание жены и подколки любовницы, зависеть от мамы...

В этих мрачных размышлениях я спускаюсь в метро, доезжаю до нужной станции, бреду к дому, вхожу в подъезд, звоню. Александра открывает дверь, и... в прихожей под вешалкой я вижу его – мой злополучный дипломат. Наверное, вид у меня очень глупый, потому что Александра говорит:

– Ты похож на крокодила Гену, над которым поиздевался Чебурашка. Это Слава Ершов принес. Говорит, старик Ильич решил над тобой подшутить и спрятал дипломат в туалете – затолкал в сливной бачок, а Славик вытащил и хотел сразу тебе вернуть, но ты уже ушел. Вот он и принес сюда. Ты должен его отблагодарить, он всегда о тебе заботится.

– Хорошо, я подарю ему горсть алмазов, когда откроем этот портативный сейф, я теперь знаю точно, что там алмазы. А сейчас я повезу этот сейф на мамину дачу в Пери.

Не раздеваясь, я беру дипломат и отправляюсь к Александре-любовнице и к ее соседу Сидорову.

Дверь мне открывает сонная пухленькая Александра.

– А что, уже вечер, что ли? – спрашивает она. – А я не выспалась и прилегла после работы на минутку.

Я закрываю дверь, ставлю дипломат на пол, целую мягкую, пахнущую постелью женщину в щечку, вручаю ей купленную по дороге розу и говорю:

– Да, уже вечер, ты проспала,

наверное, часа два, я принес шампанское, будем отмечать нашу удачу, потому что я знаю теперь, что в этом чертовом дипломате. Но сначала я должен съездить в Пери с твоим соседом Сидоровым. А здесь... – я потряс тяжелой поклажей, – здесь алмазы на два миллиона долларов!

Глаза Александры хищно блестят:

– Так ты открыл его, да?!

– Пока нет.

– Но тогда за что же мы будем пить?

– За то, что внутри.

Сашенька улыбается:

– Вот когда откроешь, тогда и будем пить шампанское. А сосед Сидоров пять раз уже приходил, говорит, срочное дело к тебе, загляни к нему, вид у него очень, очень болезненный.

Я иду в кухню и говорю:

– Да знаю я, что с ним такое: срочно нужно опохмелиться, а денег нет, вот он и ищет, а меня он может припугнуть трупом и получить нужную сумму. Знаешь, если труп обнаружат и возьмутся за Сидорова, он все тут же расскажет. Так что надо бы увезти его поскорее на мамину дачу в Пери. Пусть он пилит там дрова, как в прошлом году, там, кстати, можно и дипломат вскрыть на станке.

Шура ставит розу в высокую вазу и восклицает:

– Какая прелесть, Игоречек, ты меня балуешь, у нас и так мало денег... А с Сидоровым ты все неплохо придумал, увези его от греха подальше.

– Это моя мама придумала, – уточняю я.

– Твоя мама – гениальная женщина, – говорит Александра, и я не могу с ней не согласиться.

Я выхожу на лестничную площадку и звоню в квартиру Сидорова. Тот сразу же открывает дверь (не то, что вчера), впускает меня к себе в квартиру и хватает за руку:

– Сосед, блин, выручай, помираю, начинаются судороги, если срочно не выпью, то начнет меня корежить и трясти... В прошлый раз в больнице еле откачали, блин, ничего не помогало, пока врач, блин, не дал мне сто граммов спирта.

Вид у Сидорова действительно нездоровый, лицо бледно-серое, белки глаз красные, весь трясет, словно внутри работает отбойный молоток, так что рассказ о судорогах звучит правдоподобно. Известно: по земле ходит около семи процентов алкоголиков, у которых начинаются судороги при нехватке необходимой дозы алкоголя в крови.

Я убегаю к себе, быстро обрисовываю ситуацию Александре, забираю бутылку шампанского и спешу к Сидорову. Тот жадно хватает бутылку, торопливо дрожащими руками ее открывает. Брызги с пеной летят в лицо, он жадно пьет шипящий напиток из горлышка. Через минуту ставит пустую бутылку на пол, заставленный десятком других пустых бутылок, и говорит:

– Спасибо, сосед, блин, выручил в последний момент, я уже думал, что каюк Сидорову, но еще не каюк, еще поживем, блин, потопчем землю кривыми ногами!

Увидев, что он уже не умирает, я говорю:

– Слава, у меня к тебе дело: нужно, как и в прошлом году, распилить дрова у моей мамы на даче.

Сосед улыбается, чешет свою лохматую белобрысую голову и говорит:

– Игорь, блин, если ты будешь ставить, как в тот раз, литр водки с закуской каждый день, то я согласен работать у вас на зоне, то бишь на даче, круглый год, блин, а если надо, то и дольше.