Огромный. Злой. Зеленый
Шрифт:
«Ты согласишься стать моей женой?»
— Я помню, — начал Дит, — ты против того, чтобы такие вещи спрашивали публично. И я специально даже имя не написал, чтобы, если ты не захочешь, не было лишних вопросов от знакомых, которые это могли бы увидеть…
А я крепко-крепко обняла его за шею, все еще не сводя глаз с висящего в небе послания.
— Я еще планировал встать на одно колено, — смущенно пробормотал мужчина. — У меня кольцо в кармане.
— Но как же… — Я на миг отстранилась. — А Платон? Вы
— Мы найдем, — уверенно кивнул он. — Просто мне хочется поставить нас с тобой на первое место. Я… боюсь, что ты однажды перестанешь меня ждать. Или уедешь от меня и больше не вернешься.
Последнюю фразу он произнес тихо, едва слышно. Но я услышала и поняла его. Не стала ругать, обижаться: «Ах, как ты смеешь во мне сомневаться!». Потому что сама боялась того же. Нет, в своих чувствах я не сомневалась. Но после того как угроза Серпа миновала и Дит предложил расторгнуть наш контракт и разорвать свадьбу, я очень боялась. Не ошибка ли это? А вдруг на этом все закончится? Вдруг я больше не нужна…
— Никогда. Я всегда буду ждать тебя и возвращаться.
…Мы ведь не сразу решили дать отношениям шанс. После тех событий, врезавшихся в память навечно, вроде бы восстановились, но разъехались по разным углам. Дитрих тогда сказал, что нам больше незачем изображать влюбленную пару. В видениях чисто, от нашей свадьбы ничего не зависит. Значит, договор может быть расторгнут.
Я согласилась с ним, потому что не хотела навязываться.
Не стала говорить о том, как переживала за него, как мне его не хватает в моменты разлуки. Кому нужны назойливые дурочки? Кого волнуют мои чувства к этому мужчине? Он всегда оставался честен и признавал свою неспособность любить.
Я просто кивнула и попыталась жить самостоятельно. Я обрела долгожданную свободу: от матери, от обязательств, от принуждения к замужеству.
И почувствовала себя дико несчастной.
Из моей жизни словно вырвали какой-то бесконечно важный кусок. Не стало утренних улыбок и разговоров перед сном. Исчезла ставшая привычной дневная рутина. Вроде бы ничего радикально не поменялось, я не погибала без Дитриха, не рыдала в подушку.
Но вместе с ним ушло что-то необходимое.
А потом… потом Дит позвонил мне сам.
— Тая? — его голос звучал приглушенно. — Как ты? У тебя всё хорошо?
Мы проговорили тогда весь вечер. О какой-то немыслимой ерунде. Об учебе, о детстве Дитриха, о том мужчине, которого я однажды спасла в «Цербере», о реставрации старинных картин и о том, что я всегда мечтала учиться во Франции.
За окном полыхал рассвет, а мы просто общались. Не как люди, связанные обстоятельствами или даже общими воспоминаниями. Нет. Как те, которые однажды потеряли родственную душу и сейчас пытались наверстать недели в одиночестве.
Утро
— Не знал, что тебе купить, — Дит смутился. — Если честно, просто пришел в магазин и ткнул в первое, что попалось на глаза. Страшный, да? Несуразный какой-то. Я даже не знаю, собака это или медведь.
— Нет-нет, очень симпатичный. На тебя похож, когда ты в гневе, — пошутила я, устраивая монстра на диване. — Будешь кофе?
И мы опять разговаривали.
А потом целовались так горячо и сладко, что внизу живота расцветали бутоны. Касались друг друга, будто пытаясь убедиться, что всё по-настоящему, всерьез, это не иллюзия и не сон, который вот-вот растворится.
Мы учились понимать друг друга, слышать, слушать, принимать. Писали длинные сообщения, обменивались фотографиями. Шутили, а иногда просто молчали, долго-долго, и тишина не казалась тяжелой. Мы жили друг без друга во время разлук и не могли надышаться совместным воздухом, когда оставались вдвоем.
Поэтому сейчас я точно знала, что мое согласие — не спонтанное. Оно выверенное, выдержанное, как дорогое вино.
Потому что этот орк — тот, о котором я даже мечтать не могла.
***
Баба Рая позвонила мне спустя неделю после предложения. Я как раз шла по центру города, рассматривая витрины магазинов, когда на телефоне высветился незнакомый номер.
— Таисия? — скрипучий старческий голос я узнала моментально.
— Здравствуйте. Рада вас слышать! Как ваше здоровье?
— Как оно может быть в моем возрасте? — проворчала бабушка Дитриха. — Знаешь что, я все эти хождения вокруг да около не люблю. Будет возможность — заезжай ко мне. Пообщаемся.
Я пообещала приехать через полчаса, а сама зашла в кондитерскую за тортом.
Её квартира не изменилась, разве что гибискус в коридоре, который я однажды оживила силой маминой магии, опять начал усыхать. Да и сама старушка разве что сменила одежду, но оставалась всё такой же, прямиком из моих воспоминаний. Она даже сидела там же, и спицы в её пальцах плясали, вывязывая узор на очередном безразмерном носке.
— Завари-ка нам чай, — отдала короткую команду, поздоровавшись. — С мятой и листьями черной смородины. Давай-давай, не скромничай. Будь как дома, внучка.
Я не любила хозяйничать на чужих кухнях, но здесь предметы сами лезли в руки. Поэтому вскоре на журнальном столике дымился заварник, а я разрезала торт на кусочки.
— Не пожалеешь, что с моим внуком связалась? — спросила старушка в лоб. — Он сложный мальчик, ты сама знаешь.
— Он не сложный, он очень хороший, — поспорила я с улыбкой. — Тем более я тоже не из простых.