Ох уж эта Люся
Шрифт:
Завотделением нервно ходил от окна к двери, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора. Услышав стук в дверь, напрягся, но не ответил. Стук повторился – Борис Иосифович расправил плечи и сжал кулаки:
– Войдите.
Жебет распахнул дверь и по-военному рявкнул:
– Вызывали?
Ефимов не удостоил вопрошавшего ответом и поморщился.
– Марья Федоровна, – картавил Павлик, – отправила меня к вам.
– Это не Марья Федоровна отправила вас ко мне, а я вас вызвал.
– Разумеется, – согласился круглолицый Жебет.
– Присаживайтесь, – Ефимов, не дожидаясь
Павлик расположился на стуле по другую сторону длинного стола:
– Я вас слушаю.
– Нет, это я вас слушаю.
– А что… – Павлик не успел задать встречный вопрос, как заведующий строгим голосом начал излагать суть вопроса.
– До меня дошли слухи, что вы пренебрегаете своими служебными обязанностями.
– Я? – задохнулся от негодования Жебет.
– Вы!
– Я требую объяснений! – запротестовал медбрат и пошел красными пятнами.
– В этом кабинете, молодой человек, требую объяснений я.
– Что я должен вам объяснить?
– Почему на протяжении полугода вы не произвели ни одной внутривенной манипуляции? На каком основании вы перепоручали это другим работникам вверенного мне отделения?
– Я не чувствовал себя уверенно. Поэтому, чтобы не подвергать жизнь больного опасности, отказывался самостоятельно выполнять подобные назначения.
– Это саботаж? – грозно спросил Ефимов.
– Это не саботаж, это меры предосторожности.
– А если бы кто-то из медсестер допустила ошибку и причинила непоправимый вред здоровью пациента, кто понес бы за это ответственность?
– Разумеется, она.
– Вы говорите «разумеется»? – ехидно переспросил Е. Б.И.
– Борис Иосифович, – занервничал Павлик. – Вы прекрасно понимаете, что основная ответственность за жизнь больного в момент проведения любых манипуляций всегда возлагается на того, кто эти манипуляции совершает. Соответственно, ваш вопрос кажется мне противоестественным по отношению к данной ситуации.
– Вы ошибаетесь, молодой человек, – зарокотал глава львиного прайда.
– В чем?
– В том, что я удовлетворюсь вашими объяснениями. Вы медик, но вы, стесняюсь вам намекнуть, еще и мужчина.
– Какое это имеет отношение к делу?
– Прямое, юноша. Вам хорошо известно, что среди младшего медицинского персонала вы, если я правильно информирован о кадровом составе отделения, единственный представитель мужского пола.
– Я все равно вас не понимаю, Борис Иосифович.
– И неудивительно, – отрезюмировал Ефимов. – Как раз это-то и неудивительно. Мальчик, избалованный женским вниманием, неприкрыто пользуется своим положением, перекладывая ответственность на чужие, слабые , плечи, облегчает себе жизнь, прекрасно понимая, что, если что и случится, его это не коснется !
Заведующий так вошел в роль борца за справедливость, что негодование захлестнуло его, и он натурально забыл об истинной цели беседы с Жебетом. Ефимов почувствовал себя Зевсом-Громовержцем, никак не меньше. Молнии, транспортирующие гнев олимпийца по назначению, вонзались в скукоженное тело
– Подло! Подло, молодой человек! – жестикулировал Е. Б.И.
Дальше, по сценарию, на гениального лицедея должен был обрушиться шквал аплодисментов. И он ждал их, о чем свидетельствовала его монументальная поза оратора с вытянутой рукой. Но вместо этого послышался картавый скрип – и рука Ефимова дрогнула, а взгляд погрустнел.
– В чем вы меня все-таки обвиняете?
– Не поняли, значит, – отчеканил заведующий и потупил взор от невыносимых нравственных страданий.
– Я действительно не понял, Борис Иосифович.
– Что ж, юноша, – загоревал главправедник и блеснул эрудицией: – Вы Тэффи читали?
– Нет, а что это?
– Не что, молодой человек, а кто.
– Тогда кто?
– Красивая женщина, – мечтательно прикрыл глаза Ефимов. – Мудрая. Одним словом, писательница.
– При чем тут эта Тэффи? – начал терять терпение Павлик.
– Тэффи тут ни при чем. При чем фраза, ею сказанная.
Жебет вопросительно посмотрел на размечтавшегося Е. Б.И.
– «Когда надо объяснять, не надо объяснять», говорила она.
Павлик совсем запутался. Никак не выстраивалась логическая цепочка, компоненты которой подчинялись бы причинно-следственной связи. Дыбенко – Филипко – Ефимов – Тэффи… Медбрат растерянным взглядом обводил кабинет, но так и не нашел, за что зацепиться взором.
– Молчите, юноша? – устало произнес заведующий.
– А что я могу сказать?
– Вам ничего не надо говорить. Вам просто надо взять бумагу и написать заявление по собственному желанию.
– Но ведь это произвол! – запротестовал Павлик. – Вам не в чем меня обвинить! Отказ от внутривенных вливаний – это не повод!
Ефимову стало жалко Жебета. Ему уже хотелось предложить парню протекцию в каком-нибудь другом отделении. Сказать что-то утешительное. Приободрить. Наконец, предложить мужскую дружбу. Но… Но Павлик в этом не нуждался, он требовал справедливости. И заведующий почувствовал жуткое раздражение. В нем просыпалась совесть, а этого Е. Б.И. не любил, не терпел и тщательно от подчиненных скрывал, чем Марья Федоровна Филипко неоднократно пользовалась.
Борис Иосифович застрял. С одной стороны, было жаль Машу – глупую, хитрую, но верную бабу. С другой стороны, этого мальчика – тоже глупого, но совершенно бесхитростного. Опять же подличать было противно. «Что же делать? Что же делать?» – не мог успокоиться Ефимов. И решение пришло само собой. «Не надо ничего делать, – успокоил себя заведующий. – Все уже сделано. Нечего было цеплять эту дуру». Стало как-то легче: вина Жебета была доказана окончательно.
– Если вы будете настаивать, молодой человек, я изыщу возможность уволить вас по причине профессиональной непригодности. Вряд ли подобная запись в трудовой книжке сослужит вам хорошую службу. Да и потом, я создавал это отделение много лет, и все кадровые вопросы решаю здесь я. Мы не сработаемся, коллега. Я вас уверяю.