Ох уж этот Ванька

Шубин Алексей Иванович

— У меня,— кричит приказчик,— все записано!

А они в ответ свои записи предъявляют за его же или хозяйской скрепой.

— Чего, подлая душа, врешь, чья здесь подпись стоит? Сколько лесу возили, за столько и плати!

У приказчика от злости морда в красных пятнах, сам себе всю бороду оплевал.

— Варнаки! — кричит.— Шпана, обманщики, копеечники!.. У меня счет точный. Хотите — получайте, не хотите...

Тут из толпы один наперед выступил В плечах неширок и не очень чтобы бородат Однако заговорил дельно.

— Обождите, ребята, я сейчас с ним потолкую...

Чего, господин приказчик, с намк случится, ежели мы не пожелаем твоей лжи подчиниться?.. Ты не с одним говоришь, _а с артелью, и артель всегда на тебя управу найдет! Так и знай!..

—- Мировым стращать вздумал? Вот испугал!..

_ Мировой на хозяйскую сторону стать может, мы и

без него управимся...

—- Чем грозишь? Лесопилку подожжешь и меня с хозяином в прорубь спустишь? За такие угрозы знаешь, что будет?..

— Оболгать меня, толстомясый, хочешь? Не выйдет! Нам нет нужды о тебя да о хозяина руки пачкать. Мы так сделать можем, что вы с хозяином сами в реку сиганете... Ежели лесопилка станет, кто за невыполнение казенных подрядов в ответе будет?.. Ежели сейчас полного пересчета не сделаешь, мы хозяина под суд загоним и тебя заодно!..

— Забастовкой грозишь?

— Хоть бы и так!..

Послушал Киприан такой разговор — и за дверь: реши » переждать, пока все образуется. И верно, на другой день образовалось: артельные мужики заработанные деньги сполна получили и разъехались по домам.

Тут-то и зашел на свою беду в контору Киприан Перекрестов, не нашел лучшего времени для расчета! Хозяин сидел злой и расстроенный, приказчик — того более.

— С тобой,— говорит,— я враз рассчитаюсь...

Открыл какую-то книгу, пододвинул к себе счеты и давай отстукивать... Минут пять отстукивал, потом сунул Киприану бумажку для подписи и сразу из стола деньги выложил: четыре красненьких, а на них два серебряных рубля и пятиалтынный швырнул.

— Обожди, сколько мне платишь?

— Сколько полагается.

Хоть и был безграмотен Киприан Перекрестов (только фамилию умел подписывать), но счет возкам вел и свой заработок знал.

— Шестнадцать рублей, восемь гривен недодаешь,— сказал он.

Приказчик враз вскипятился.

— Ты что, колода таежная, меня учить собрался?

Глянул Киприан на хозяина, а тот в окно смотрит, точно до разговора ему дела нет. При найме золотые горы сулил, при расчете — рыло в сторону. И раньше, случалось, обманывали Киприана, но чтобы так нахально и на такую сумму — этакого не бывало. И денег, конечно, жаль (сем-

надцать рублей — деньги не малые), но еще горше, что его, Киприана Перекрестова, унизили, в глаза посмеялись над его темнотой. Прав он, бесспорно прав, а доказать своей правоты не может. Приказчик насмехается:

— Наш счет всегда правильный, потому как на бумаге значится, а языком-то полторы тысячи наработать можно.

Досадно Киприану на свою темноту и неграмотность. И другое обидно: когда возка леса начиналась, звали мужики его в артель, но он сам закобенился — неохота была, видишь ли, с табачниками компанию водить. Понадеялся и на

то, что лошади у него крепкие, что на сдельной работе он больше других вытянет... И вот получилось: вытянуть-то вытянул, а заработал меньше всех. Артельные свои интересы отстояли, а он, как карась, щуке в хайло угодил. И винить некого, сам виноват!

И пришлось Киприану смириться: получил, сколько

приказчик дал, и ушел из конторы как оплеванный.

А часы, знай, одно отстукивают:

«Вот не ладно, вот не ладно!»

3.

Еще с вечера, когда Ванька заснул, Арина рассказала мужу о том, что подрядилась доставлять молоко ссыльным. Киприан это одобрил: прибыток невелик, но в Горелом погосте всякие деньги за редкость.

— Ванятка им молоко носит,— пояснила Арина.— Уж

не знаю, хорошо ли сделала, что туда его посылаю... Люди вроде смирные, а все нехристи... Я уж ругала его: иной

раз пойдет туда и пропадет. Пытала его, что он там робит. Говорит, книжку с картинками смотрит... Арихметку какую-то выдумал...

Киприан нахмурился, однако сказал:

— С этим сам разберусь.

Утром, после завтрака, на Ваньку тоска напала: по времени пора в дьяконовский дом молоко нести, а о том речи нет. Мать при отце не распоряжается, отец же молчит, о чем-то думает.

— Тять, я на улку погуляться пойду...

— Иди, только от двора не уходи.

Одному гулять скучно, но Ванька догадлив: подобрал сучок и давай по снегу загогулины выводить. Четверть двора исчертйл, пока догадался оглянуться. Глянул назад — за спиной отец стоит.

— Что ты робишь?

— Я, тять, не роблю, а пишу.

._- Пишешь?.. Чего ж у тебя получилось?

Киприан показал на четыре кружочка с хвостами.

— Баба получилась...

— Какая баба?

— Об-ны-ковенная, какая в юбке...

— Ты постой. Что это значит?

Киприан показал на первый кружок с хвостом кверху.

— Буква «б», а это вот «а». Если их вместе читать, получается «ба». А тут опять «б» и «а». И получается баба — «баба». Понял?

— Этому тебя в дьяконовом доме выучили?—спросил Киприан.

— Ага. Я уж, тять, четырнадцать букв знаю...

Образованность сына удивила Киприана. Однако, на

его взгляд, учение начиналось не с того конца.

— Ну, а слово «бог» написать можешь?

Ванька старательно вывел «6», «о» и «г» и тут же пояснил:

— Бога, тять, с большой буквы писать надо, только мне Петр Федорович больших букв еще не показывал, так что пусть с маленькой будет.

— Еще чему тебя твой Петр Федорович выучил?

— Считать выучил. Я все сложать и отнимать до ста умею.

— До ста?

Тут Киприан вспомнил недавно полученный от приказчика урок арифметики и спросил:

— Ежели из пятидесяти восьми шестнадцать целковых отнять, сколько останется?

Ванька наморщил лоб и, подумав, ответил:

— Из восьми шесть — два, из пятидесяти десять — сорок... Сорок два! Это я в уме решил, а на счетах еще скорее бы ответил!..