Охота на эльфа

Скаландис Ант

Офицер разведки Юриуш видел огромный холст без переднего плана и специального освещения, развернутый в большой университетской аудитории, но и в таком виде живописное полотно поразило его. А в ротонду ему довелось попасть лишь спустя пять лет, когда, уже будучи гражданином Израиля, он вернулся инкогнито на похороны отца, а медленно, но верно теряющая свое могущество польская госбезопасность перестала охотиться за всеми подряд беглыми сотрудниками.

С тех пор Семецкий взял за правило приезжать во Вроцлав каждый год. Причем даты все время менялись, не существовало у него особенного, специального дня. Очевидно, Эльф был подвержен неким минутным настроениям, или наоборот выстраивал хитрую схему, при которой его трудно оказывалось вычислить. Его и на этот раз вычислили только чудом. Австрийцы слушали телефон совсем другого человека, но в польских очень старых, давно

не ремонтировавшихся сетях что-то перемкнуло и на запись пошла фраза Эльфа: «Я буду во Вроцлаве в начале ноября, ну и, конечно, побываю в ротонде…» Компьютеры австрийской разведки выловили эту фразу по ключевому слову «ротонда», американцы, проводившие в тот момент некую совместную с Веной акцию, получили доступ к неожиданно возникшим из ниоткуда сведениям, и таким образом родилась идея операции. Но организовывать примитивный захват объекта никому не хотелось. Это они уже проходили. Направлять опергруппу из какой-нибудь соседней страны — полная безнадега. У Эльфа потрясающее, просто фантастическое чутье на опасность, любых мало-мальски знакомых ему по почерку спецов Семецкий почует за версту — и ничего не выйдет.

Такие уникальные способности встречаются не просто редко, а удивительно редко. Разве что ещё палестинско-советский диверсант Санчес Карлос Рамирес Ильич обладал чем-то похожим, вот и уходил ото всех подряд, включая элитные спецподразделения «Моссада». Но легендарный Карлос, обучавшийся не только у Арафата и Фиделя, но и в подмосковной Балашихе, был все-таки в первую очередь террористом, его главной целью всегда было убийство, разрушение. Таких легче ловить, вот французы в итоге и засадили его пожизненно. А Эльф — это птица совсем иного полета. Его цель — сбор информации и торговля ею. Здесь все намного тоньше, хотя по умению убивать и прятаться Эльф, пожалуй, Карлосу ещё и фору бы дал.

Вот почему ловить Юриуша Семецкого должны были обязательно гастролеры — совершенно незнакомые ему люди, с абсолютно неожиданной манерой поведения и желательно, как можно меньше знающие о фигуранте. Нехилый парадокс! Обычно стараются знать как можно больше, а тут — все наоборот. Логику наших работодателей я, честно говоря, так и не понял, точнее уже потом сообразил, что логикой, как таковой там и не пахло. Они рассматривали Эльфа не как объект захвата, а как некий психологический феномен, представляющий уникальную ценность, и то, что делали мы, вернее было называть не спецоперацией, а научным экспериментом. Однако психология — это очень хитрая наука, тяготеющая не столько к математической логике, сколько к черной и белой магии. Интуиция, подозрения, прозрения, всякого рода таинственные предчувствия значат в ней гораздо больше, чем строгие выкладки практиков. И мы все сильнее ощущали, что дирижирует нами именно некий психолог и маг, до сих пор не объявившийся зримо. Мы уже второй день слонялись по городу среди старинных костелов в самом центре, по набережной Одера, по аллеям уютных парков и современным проспектам, скучали в ресторанах и маленьких кафешках, попивали «каву», то есть кофе, очень неплохо заваренный, кстати, посещали музеи и развлекательные заведения, лопали продаваемую на каждом углу вкуснейшую пиццу с грибами. Осень выдалась в меру солнечная и в меру дождливая, а главное, теплая, и грибов в окрестных лесах было ещё полно. Западная Польша — это вам не Подмосковье, ноябрь у них ещё вполне грибной месяц. Впору было самим в лес отправляться. Но, сказал же Василий Иванович в известном анекдоте: «Не до грибов, Петька, не до грибов!», когда тот орал «Белые в лесу!»…

Мы ждали непонятно чего.

И дождались.

За ужином второго дня пан Вальдек познакомил нас с профессором Вроцлавского университета паном Збигневом Станюшевским. Примечательный оказался пан — настоящий профессор. Но если он где и преподавал, то вряд ли на гуманитарном факультете, скорее уж в разведакадемии, а по званию был как минимум майором, а то и полковником. Судя по возрасту, в отставке, конечно, но навыков не утратил. Записочку Циркачу в рукав сунул, как заправский карманник или фокусник, и той же ночью с предельной незаметностью просочился ко мне в номер, где мы втроем ждали его. Показывая только жестами, куда следует идти — жучков пан Збигнев подозревал в каждом предмете, хотя думаю, что их как раз и не было, — он вывел нас на улицу каким-то потайным ходом, а там уже ждали Шкипер и Пиндрик, приглашенные заранее.

По притихшим до утра улицам — в этом районе практически нет ночной жизни — мы хитрым крюком по Яницкого и Моджевского выбрели к ротонде со стороны Одера и юркнули в открытую, очевидно, специально для нас

маленькую железную дверку. Со стороны зрительского входа мы уже побывали в Рацлавицкой панораме, полюбовались роскошным круговым полотном и попытались оценить возможности захвата хорошо подготовленного человека среди толпы посетителей, даже изучили пути отхода. Признаюсь, не понравилась нам тамошняя обстановка. Неподходящее, ну, совсем не подходящее было выбрано место, но что поделать, хозяин — барин! А вот картина Яна Стыки и Войцеха Коссака нам очень понравилась. Ее можно было рассматривать подолгу, так натурально и тщательно выписали художники каждую фигурку, каждый кустик, каждый штык. А как увлекательны эти вечные поиски места, где кончается объемное изображение и начинается плоскость холста! Первый раз мне показали подобную штуку в детстве, когда водили в Москве смотреть на Бородинскую панораму. Было интересно, очень интересно, но Рацлавицкая запомнилась ещё сильнее. Я даже знаю, почему.

Во-первых, теперь я глазел на всю эту изящно разрисованную кровавую баню и видел не пластмассовых игрушечных солдатиков, выставленных на дощатом полу в сенях бадягинской избы, а живых людей в дымном кошмаре селенья Итум-Кале, и сквозь убаюкивающее воркование экскурсоводши на полупонятном польском языке мне слышались разрывы гранат, родная матерщина и гортанные чеченские ругательства. И даже запахи соответствующие мерещились.

А во-вторых, было ещё одно потрясение. Рацлавицкую битву, которая произошла 4 апреля 1794 года на уроках истории в школе не проходят, её даже в однотомнике Большой Советской энциклопедии не упоминают, поэтому, я только теперь из рекламного буклета, продававшегося тут же, в ротонде, узнал, кто и с кем в той битве сражался. Части регулярной польской армии при поддержке вооруженных чем попало крестьян под водительством великого мятежника Тадеуша Костюшки возле местечка Рацлавице разбили в пух и прах шеститысячный корпус царских войск под командованием генералов Федора Денисова и Александра Тормасова. Вот такие пироги с котятами. Невольно вспомнишь импровизированные лекции пана Вальдека!

А этот Костюшко, как выяснилось, был ещё и героем войны за независимость Соединенных Штатов Северной Америки, и почетным гражданином революционной Франции, в общем, этакий Че Гевара восемнадцатого века, неисправимый романтик, гражданин Вселенной. Понятно, за что его любил многократно перевербованный поляк Юриуш Семецкий по кличке Эльф.

Но теперь-то мы пришли в ротонду не на панораму смотреть, а проводить уже вполне серьезную рекогносцировку, точнее даже репетицию — можно это было и так назвать.

— Пан Вальдек знает, кто вы? — спросил я пана Збигнева ещё по дороге.

— Нет, — коротко бросил тот, потом решил пояснить. — Это было бы ни к чему. Сегодня самое главное — не допустить утечки информации.

Во, какая схема, оказывается! Задействовали кучу людей, но одним ничего не сказали, другим объяснили предельно мало, а третьим, как нам, например — побольше, но тоже не все. Не люблю я такие операции, они похожи на гнилые бревна, только примеришься, рубанешь сплеча, а топор-то и провалится. Нехорошее у меня было предчувствие, но вскоре думать об этом стало некогда.

Искомый фигурант ожидался на Рацлавицкой панораме завтра, грубо — во второй половине дня, а точнее установить было физически невозможно, потому что, если я правильно понял, свой отдых — а это был для него именно отдых, а не работа — Семецкий не привык расписывать по часам и минутам. К моменту его появления в ротонде мы должны были тщательнейшим образом подготовить все, а именно: изучить внутренние помещения на предмет путей отхода в первую очередь, отработать технику выстрела анестезирующей иглой, тщательно залегендировать свое поведение на публике, отрепетировать транспортировку бесчувственного тела к машине пана Збигнева со стопроцентной гарантией опережения любых помощников Эльфа, вызванных, например, с улицы. А у Циркача было ещё и особое задание — ему надлежало выступать в гриме, и тоже предлагалось порепетировать, чтобы в решающий момент он себя достаточно раскованно чувствовал с искусственными морщинами и чужими усами.

Последняя идея, по моим понятиям, уже ни в какие ворота не лезла. Эльф не мог опознать в Циркаче никого, просто потому что нигде и никогда его не видел. Однако пан Збигнев уверял нас, что Юриуш чует за версту любого профи, и не только по глазам, так что темными очками здесь не обойдешься, да и вообще, черные, карикатурно шпионские очки — это само по себе плохо. Циркачу были предложены прозрачные, но хитрые очки, менявшие цвет и даже выражение глаз. Мне слабо верилось во все эти чудеса, но задание есть задание.