Охота на крокодила

Власов Эдуард

Один из них протянул мне пакетик дармовых салфеток, раздаваемых у нас на всех углах миловидными девицами, подрабатывающими в рекламных кампаниях ростовщических контор и телефонных фирм.

– Вот.

– Это не мне, это ему, – кивнул я на труп.

– Как это? – не понял эксперт.

– Волосы оботрите ему. Чтобы не такие мокрые были.

– Зачем?

– Я же сказал, чтобы не такие мокрые были.

Сержант исполнительно повозил пучком салфеток по челу и темечку мертвеца, отчего волосы на его голове несколько ожили.

– Отлично! – похвалил я исполнительного тугодума. – А теперь сфотографируйте

его покрупнее!

Над трупом опять несколько раз, как сказал бы остряк Ганин, «молнией в начале мая» сверкнула фотовспышка.

– Вы под углом снимаете, – укорил я ивахарских ребят.

– Под углом?

– Да. Камера у вас слишком наклонена.

– А как надо?

– Перпендикулярно снимите его.

– Перпендикулярно?

– Да, перпендикулярно. И крупно возьмите, только по грудь. Чтобы только лицо вошло и плечи.

До отарских парней смысл моих указаний явно не доходил, но щелкать затворами и вспышками они из-за этого не перестали.

– Все! – доложил один из них.

– А теперь размножьте это фото и отправьте людей по русским судам, – приказал я Ивахаре. – Если толку не будет, пройдитесь по корейским с китайскими. Они сейчас иногда русских к себе в команды набирают… Или украинцев. На фотографию сколько времени надо?

Ивахара не без гордости кивнул на один из полицейских микроавтобусов.

– Да сейчас сразу и напечатаем. У нас с собой и компьютер, и принтер.

– Прекрасно!

Я посмотрел на часы.

– Значит, как напечатаете, начинайте утренний обход. И по трупу предварительное заключение хотелось бы побыстрее!

– Да как раз предварительно тут и без судмедэкспертизы все понятно.

Ивахара кивнул на перемещаемое четырьмя сержантами с бетона на тележку мертвое тело.

– И все-таки… – ответил я. – А я пока поеду перекушу где-нибудь, а то позавтракать мне Нисио-сан не дал.

– Конечно, – кивнул Ивахара. – Завтрак – дело святое. Сому дать вам с собой?

– Кого?

Ивахара указал головой на одного из офицеров.

– Сержант Сома. Помните его?

Я выдавил из себя по направлению к одному из самых главных знатоков русского языка в отарской полиции кислую улыбку.

– Конечно, помню! Но с горячим кофе я как-нибудь без вашего Сомы справлюсь. Он, я думаю, вам, Ивахара-сан, нужнее на русских судах будет. С его-то блестящим русским!

– Хорошо! – улыбнулся Ивахара и отпустил меня с одним из наших синтоистских богов.

В поисках кофе как высшей утренней субботней инстанции я подрулил к ближайшему приличному месту, где можно было к этой инстанции приобщиться, – огромному торговому центру «Майкал Отару», рассеченному надвое отелем «Хилтон».

У нас в Саппоро «Хилтона» нет. Гостиниц навалом – десяти- там, двадцатизвездочных, – а вот именно «Хилтона» нет. Не то чтобы я мечтал провести в нем хотя бы ночку, но и отказываться от этого, если бы вдруг у меня сказочным образом появилась такая возможность, не стал бы. А раз возможности понежиться с Дзюнко на шикарных королевских койках в номерах этого самого «Хилтона» у меня нет и, как я предполагаю, в ближайшие сто лет не будет, то ради частичного приобщения к красивой жизни не считающих наличные и безналичные людей я, когда появляется шанс, захожу в тамошний ресторан и пью кофе, а если в моем бумажнике имеется определенная, скрытая от зоркой Дзюнко наличность, то

еще и заедаю кофе миниатюрным пирожным. Короче, как говорит мой друг Ганин, затягиваюсь по полной… Или нет, кажется, подтягиваюсь… Надо у него при случае уточнить.

Сегодня не ограничивать себя только смолистым кофе и эфемерным эклером я мог вполне. Хотя до Отару от Саппоро меньше сорока километров, это формально другой город, так что мне в понедельник нашей родимой бухгалтерией будут положены командировочные, сдобренные еще надбавкой за работу в выходной день. Поэтому я решительно заявил согнувшемуся передо мной слащавому метрдотелю, что желаю по полной программе ознакомиться с репертуаром их шведского стола.

Метрдотель передал меня молоденькому официанту, который быстренько довел меня до ближайшего свободного столика, указал на многометровые ряды столов с питием и яствами, входящими в традиционный, по версии роскошного «Хилтона», утренний шведский стол, и удалился.

Я сел и по профессиональной привычке осмотрелся. В просторном ресторанном зале сидели супружеские пары всех возрастов, дружные японские семьи с детьми и бабушками, поодаль расположилась немногочисленная группа весьма пожилых японцев, оживленно беседовавших между собой и кусавших при этом вставными челюстями глиняные стаканчики с зеленым чаем.

Оставшись довольным увиденным, я поднялся, пошел к закромам, взял большую белую тарелку, помедитировал для проформы около длинного стола, заставленного традиционной для классического японского завтрака снедью – рисом, вареными бобами, сушеными водорослями, маринованной редькой, жареным соленым лососем, – но ничего с этого стола, разумеется, брать не стал. День предстоял длинный и суетный, а легковесные водоросли и невразумительная редька имеют обыкновение проскакивать мой крепкий пока еще организм на манер синкансэна, высокомерно минующего безлюдную платформу. Так и не отдав дань национальной традиции начинать день с морепродуктов, овощей и бобов, я подошел к следующему столу, где на белоснежном крахмале дозревали солнечные омлеты, бордовые сосиски, розовый бекон и прочие составные элементы классического американо-европейского завтрака, и принялся накладывать образцы каждого из них себе на тарелку.

– И когда вы только сыты бываете? – вдруг раздалось у меня по-русски за левым ухом.

– Ба, какие люди! Ганин! – не оборачиваясь, воскликнул я, наблюдая своего внезапно укоротившегося и разнесшегося в талии русского друга в извращенном отражении в никелированной посудине с картофельными крокетами.

– Собственной важной персоной! – усмехнулся мой друг Ганин, держа в руках поднос, заваленный антипатриотично проигнорированной мною японской снедью.

– Ты что здесь делаешь? – вяло поинтересовался я и оценивающе посмотрел сначала на свою тарелку, а затем на его поднос.

– То же, что и ты, – весело ответил Ганин и потряс у меня перед носом своим «японским» лотком. – Махнемся?

– Не, не махнемся.

– А чего?

– А того! Мне сегодня весь день работать.

– Как скажешь! Ты где сидишь?

– Вон там, – мотнул я головой в сторону своего столика. – Присоединишься?

– Ага, сейчас! На, возьми с собой!

Ганин вручил мне поднос, уставленный разнокалиберной посудой, издававшей миазмы соленой редьки и полусгнивших бобов, и направился вглубь зала.