Охота на крокодила
Шрифт:
– Кофе захвати на обратном пути! – выстрелил я ему в спину. – И сахар не забудь!
Я поставил поднос и тарелку на свой стол, опустился на стул, поискал глазами попрыгунчика Ганина и увидел, что он разговаривает с уже отмеченной мною группкой японских старичков, которые после кивка ганинской головы в мою сторону принялись с почтительного расстояния, но без всякого почтения меня разглядывать.
Через полминуты Ганин оставил наконец своих дедушек и двинулся ко мне – разумеется, с пустыми руками. Я замахал ему и указал на
– Тебя что, Дзюнко из дома выгнала, Такуя? – поинтересовался Ганин, палочками накладывая в рис вонючие ферментированные бобы натто и посыпая их сушеной морской капустой.
– А тебя – Саша? – парировал я, подцепляя вилкой ароматную полоску жареного бекона.
– Я долг интернациональный выполняю! – с деланой гордостью и набитым ртом произнес Ганин.
– Тоже мне, «израненный бывший десантник».
– Серьезно!
Ганин осторожно кивнул в сторону своих старичков.
– Вон, видишь, дедули сидят?
– Вижу, – глядя не на стариков, а на Ганина, ответил я.
– Вот с ними и выполняю.
– Долг?
– Долг… Ну, вернее, так, должок. Неброский такой. Но точно интернациональный.
– И бесповоротный?
– Назад дороги нет!
– Понятно… Ты мне, Ганин, вот что скажи. Мне тут музыка навеяла… Если ты хочешь покайфовать, ты хочешь подтянуться или затянуться? Или как?
– Или как! Оттянуться я хочу, – усмехнулся Ганин. – Только вон со стариками моими это вряд ли получится.
– А они кто?
– Дедушки мои!
– Вижу, что не бабушки…
– Это, друг мой Такуя, ваши прославленные ветераны.
– Какие ветераны?
– Второй мировой ветераны. Которые твое счастливое детство обеспечивали вдали от родных берегов.
– А ты-то с какого боку при них? – удивился я. – Вы, если мне память не изменяет, по другую сторону баррикад воевали… На другом берегу в смысле. Твои предки, Ганин… Дедушки твои…
– Память, Такуя, не женщина, без нужды изменять не станет! – мудро заметил этот самодовольный доморощенный философ. – Помнишь ты все правильно. По другую сторону добра и зла мы свою кровушку проливали, все правильно.
– Ну и?
– Короче, это ваши бывшие военнопленные… Вернее, наши… То бишь ваши… Или нет, все-таки наши… Они же у нас в плену сидели…
Ганин по своей извечной дурацкой привычке начал плутать в этих идиотских русских личных местоимениях. Я прищурился в направлении щебечущих пенсионеров-ветеранов.
– Это те, которых вы в сорок пятом в Сибири оприходовали? Я верно понимаю ситуацию?
– В какой Сибири, Такуя? До Сибири вы, слава богу, так и не дотопали!
– Да?
– Да! Кого-то
– Большая разница…
– Для тебя, географа хренова, да, а для них, я думаю, нет. Хотя вот срок свой они действительно в нашей Сибири тянули. И на том же Дальнем Востоке.
– Так ты-то, Ганин, как с ними связан? С какого такого боку? Или, там, со спины…
– Да я им в Саппоро русский язык раз в неделю преподаю. Подработка у меня такая, Такуя. На пиво зарабатываю, которое мы с тобой время от времени хлещем. А деды эти – представляешь? – столько лет прошло, а русский не забыли!
– Ты бы в японском плену побывал, Ганин – у тебя тоже, небось, наши слова от зубов отскакивали бы!
– В Сибири, Такуя, не слова от зубов, а сами зубы от челюсти отскакивали. От челюсти! Я от них за эти годы такого понаслушался!
– А сюда ты их чего приволок?
– Да они меня попросили с ними в Ванино съездить, – заявил сенсей таким тоном, будто ветераны его пригласили в городской парк на партию крикета.
– Куда?!
– В Ванино. Это у нас, в России, в Хабаровском крае, порт такой, Такуя.
– Я знаю, где Ванино. И где Россия твоя. Чего тебя туда с ними понесло?
– А чего? В академии каникулы до конца сентября! Почему бы мне за их счет в Россию лишний раз не сгонять? Я в этом Ванино не был сроду и за свои деньги вряд ли туда когда поеду. А тут такой шанс хороший! Они взмолились, мне на билет, гостиницу и харчи скинулись. Умоляли не бросать их в трудную минуту. Да и минут этих надо чуть. Двое суток туда, трое там, двое обратно – за неделю управимся!
– И на чем поедете?
– А вон, видишь? Пароход стоит, белый-беленький.
Ганин указал за окно на акваторию порта.
– Черного дыма, правда, пока над трубой нет, но он будет скоро.
– «Анна Ахматова»?
– Да, «Анна Ахматова». Она же Анна Горенко, она же Анна Гумилева, она же Анна Шилейко, она же Анна Пунина. Волосы только подкрашивает стрептоцидом.
– Стрептоцидом?
– Им, Такуя, им!
Я решил свернуть с фармацевтической дорожки, на которой никакой уверенности не испытывал.
– А чего их туда потянуло вдруг, в это Ванино, а? Если они там уже, как я понимаю, один раз были.
– Иди спроси их!
– Да ну, неудобно…
– Чего неудобно? Ты же японец. Это я гайдзин проклятый!
Ганин полюбовался на зажатую узкими палочками сушеную морскую капусту, начиненную перебродившими бобами, и медленно отправил эту отраву в рот.
– А тебе, аборигену со стажем, они все как на духу выложат. Все свои потаенные чувства и поверхностные мысли. Тем более что они уже вон зеленого чая нахлестались – час как сидим тут. А это для них в их возрасте все равно что сётю тридцатиградусное принять с утра пораньше, граммов двести.