Охота на льва
Шрифт:
— Додзё!
В последнюю минуту Шани увернулся, и шест в руках мастера пробил пустоту. Губы Кирико дрогнули в улыбке. Он несколько раз повернул шест в руках, приглашая к продолжению.
Главных заговорщиков, помимо государыни, было трое: Супесок — то-то он всеми правдами и неправдами тормозил расследование терактов, полковник и Андрей. Замечательная компания на безнадежном марше идиотов, но Несса! Неужели она всерьез поверила в благоприятный исход заговора? Решила, что супруг послушно будет сидеть дома и переводить «Евгения Онегина» на аальхарнский? Да что он ей, черт побери, сделал плохого?
До сих пор он не нашел в себе сил встретиться
— Додзё!
Удар шеста под колени и завершающий в плечо — многострадальное левое. Клевок Журавля. Шани упал на бамбуковый настил, и мастер обозначил победный удар, коснувшись шестом шеи императора.
— Ви будзете тренироватиса ири гореваць? — осведомился мастер. Скрипучий акцент в его голосе сегодня казался очень резким и неприятным.
Ушибленная спина отозвалась укоризненной волной боли. Кирико убрал шест и протянул Шани руку, помогая подняться.
— Сегодня у меня ничего не выйдет, — признался Шани и отдал мастеру уже ненужный шест. — Извините.
— Дзенсина никогда не простиць вам того, цто она виновата передз вами, — проскрипел мастер. — Такова ихь природза.
Шани задумчиво потер плечо, размышляя, стоит ли указать мастеру его место. По плоскому личику Кирико скользнула даже не улыбка — тень улыбки. Он хотел было сказать еще что-то, но тут дверь в тренировочный зал открылась без стука, и в помещение вошел Артуро.
— Сир, — промолвил он каким-то не своим голосом. — Полковник признал свою вину в летних терактах. И… повесился в камере.
Мастер Кирико выдохнул что-то насквозь нецензурное и выронил шест.
День казни выдался ярким и солнечным. От туч, что неделю висели над столицей лохматым грязно-серым одеялом, не осталось и следа — город смахнул прочь дождевое уныние, встряхнулся и потянулся к небу, радуясь теплу и лету. Нессе думалось, что в казни в такую погоду есть некая особенная изощренность.
Люди, собравшиеся на площади, искренне ликовали. Открытых казней не было уже несколько лет, так что зрелище должно было быть захватывающим. Горожане привели детей всех возрастов, некоторые женщины держали на руках младенцев. В школах и академиумах были отменены занятия. В церквях звонили в колокола и читали благодарственный канон. Если в толпе и были те, кто сочувствовал восставшим, то они не показывались.
Стоя на открытом помосте рядом с Артуро, Несса вглядывалась в толпу — до нее долетали проклятия преступникам, обрывки рассказов стариков о казнях прошлых грандиозных лет, радостные песни. Столица тонула в ликующем экстазе. Палач красовался возле позорных столбов, то подкладывая дополнительные вязанки хвороста, то проверяя запасы горючей жидкости. Девицы из первых рядов слали ему воздушные поцелуи. Наблюдая за всем происходящим на площади, Несса не чувствовала ничего, кроме пустоты — ее душа омертвела и замерла, отказавшись от всякого движения и порыва. Разум послушно фиксировал все, что она видела, но сама Несса ощущала себя фарфоровой куклой, не более. У куклы не заболит сердце, кукла не заплачет, кукла не сделает ничего плохого кукловоду. Артуро, видимо, ощутив что-то
— Не смотрите так, — приказал он. Уголки губ Нессы дрогнули.
— Как именно? — спросила она.
— Словно замышляете убийство, — произнес Артуро. — Я ведь в любом случае успею вас перехватить.
Несса кивнула. Вот, значит, чего от нее ожидают… Что ж, вполне предсказуемо. На площадь тем временем вышли барабанщики в бело-голубых мундирах и высоких киверах — их появление встретили восторженными криками и аплодисментами. Выстроившись в линию возле столбов, барабанщики синхронно взмахнули палочками и коротко поклонились. Куклы, подумала Несса, такие же куклы, как и я. Но между мной и игрушками императора есть одно отличие — сегодня вечером я смогу все завершить. А они пойдут дальше, ровным строем в дивный новый мир — ну и черт с ними.
А затем площадь словно взорвалась — люди кричали, вопили, несколько раз даже грохнули хлопушки, осыпая плечи стоящих пестрым конфетти — на помост вышел император. Махнув рукой в коротком приветствии, Шани встал рядом с Нессой — она склонила голову еще ниже и судорожно сжала металлическое перильце ограды.
— Потерпи, — губы императора едва дрогнули — его слов не услышал даже Артуро, и это было первым, что он сказал жене с момента неудавшегося восстания. — Скоро все кончится.
Несса вздрогнула, словно от удара. Холодная рука с аметистовым перстнем накрыла ее нервно стиснутый кулак.
— Это ненадолго, — произнес Шани. — Ненадолго…
Барабанщики взмахнули палочками, и над площадью понеслись резкие щелкающие удары — выводили осужденных. Несса подалась вперед и увидела Андрея. Небритый, в лохмотьях, со связанными за спиной руками, он шел, гордо подняв голову, как человек, который сделал то, что считал нужным. Ветер трепал его волосы — Несса смотрела и не чувствовала, что плачет. Кто-то из толпы швырнул в него огрызок, но не попал — это послужило сигналом, и в Андрея полетел мусор и камни, один из которых чиркнул его по щеке. Андрей даже не остановился — со спокойным достоинством он приблизился к месту казни и посмотрел в сторону императорского помоста.
— Отец… — прошептала Несса. Андрей увидел ее и ободряюще улыбнулся — словно верил, что все будет хорошо, и жизнь не закончится через несколько минут. Несса обернулась к императору, который все еще не выпустил ее руки, и прошептала:
— Пожалуйста. Ты же можешь все это прекратить.
Шани не ответил. Не унижайся, сказал внутренний голос, ты все равно ничего не исправишь. Все случится так, как суждено — и если суждено терять любимых, то этого не изменить. Помощники палача быстро и ловко привязали осужденных к столбам — последней милости в виде яда или петли, сворачивающей шею, им не полагалось. Барабанная дробь стала еще тревожнее и резко оборвалась.
— Именем закона и совести!
Звонкие голоса глашатаев полетели над площадью и растаяли в солнечном небе. Нессе почудилось, что ее сердце остановилось — в окутавшей ее вязкой тишине она даже слов не разобрала. Глашатаи опустили свитки. Люди на площади замерли в тревожном ожидании, боясь хоть что-то упустить. Палач с достоинством поклонился на все стороны света и принял из руки помощника первый факел, от которого тянулась траурная лента дыма.
Несса зажмурилась.
И она не увидела, как император поднял руку, привлекая внимание. Тишина на площади стала гробовой — люди, кажется, перестали дышать.