Охота на медведя
Шрифт:
— Если я скажу, что против, что это изменит?
— Вы правы: ничего.
Олег усмехнулся невесело. «На чьей руке вы перчатка, господин Гринев?» Кто скажет?
— «Супротив милиции он ничего не смог...»
— При чем здесь милиция, Олег Федорович?
— Это цитата. Из песни. "Вывели болезного, руки ему за спину и с размаху кинули в «черный воронок».
— Мне кажется, вы устали. Для вас подготовлена дача за городом. Вы сможете отдохнуть до понедельника.
— И — дожить.
— Само собою. Охраной располагайте по своему усмотрению. Разумеется, в разумных пределах.
— Да?
— Без сомнения.
— А сэр Роджер Джонс, мне показалось, не знает.
— У людей его уровня нет знания, как такового, господин Гринев. Они мыслят категориями.
Глава 100
Автомобиль мчался сквозь ночь. Под охраной. Или под конвоем. И охраняемый, и подконвойный, как правило, едут куда-то не по своей воле. Но и разница существенная. Первый — из замкнутого мира манекенов в еще более замкнутый мир восковых фигур. Мир этот комфортен, ухожен и сияющ. Про него толком не известно ничего тем, кто в него не вхож. А те, кто вхож, готовы танцевать под любую музыку, лишь бы остаться в этом Зазеркалье.
Про второй мир поют заунывные песни — «по тундре, по железной дороге...» и — слагают душещипательные истории. Тот мир убог, голоден, болен и болезнен, там время мается мучительной каторгою безвременья... И выхода оттуда для многих, как и из первого, нет.
— Остановитесь, — приказал Олег водителю. — Мне нехорошо после полета.
Тот мигнул фарами сопровождающим и послушно притормозил. Олег вышел из автомобиля, покачнулся и стал медленно оседать по борту машины... Водитель выскочил, попытался придержать Гринева... Олег ударил коротко в подбородок; голова водителя дернулась резко назад, и он осел на асфальт. Олег метнулся на водительское сиденье, дал газ, с визгом, по самой кромке обочины обогнул первый охранный джип и помчался по шоссе.
Охранники опешили от неожиданности, но лишь на малое время. Упаковались в джипы и ринулись в погоню.
Поворот, догоняющие потеряли на полминуты «ауди» из вида, Гринев выключил все габаритки и съехал прямо в лес. Проскочил подлесок, заглушил мотор, выбрался из машины и побежал сквозь чащу. Массив здесь приличный, найти его можно только облавой, да и то — с собаками; главное — самому не заблудиться.
Задребезжал мобильный.
— Олег Федорович, кажется, вы все еще играете в игры и совершенно не отдаете себе отчет в том, какие ставки...
— Господин Корсаков, помните, давным-давно киношка такая была: «Ставка больше чем жизнь».
— Название претенциозное и тем — лживое. Не бывает ставок больше жизни.
— Согласен. Вот только — что считать жизнью.
— Кажется, вы не вполне здоровы... Умственно. — Зато — душою светел. Знаете, что сказал Роджер Джонс Збигневу Гжезинскому? Сумасшествие в наше смутное время может позволить себе только очень здравомыслящий человек.
Какое-то время в трубке царило молчание. Потом Корсаков произнес:
— Если свернешь себе шею, сынок, домой не приходи!
Тон Корсакова смутил. Вместо того чтобы поорать, по-отечески пожурил.
Почему? Ну да, он сам сказал: есть разные люди. Кто-то ходит под Корсаковым, а под кем-то — он сам. А Гринев сейчас сделался в этих кругах
По ночному лесу Гринев брел больше часа. Вышел к подмосковному поселку. На остановке уже кучковались люди: первые работяги собирались в Москву. Олег присоседился и через десять минут уже ехал в переполненном автобусе в сторону столицы.
В первом же круглосуточном интернет-кафе забрался в адрес и обнаружил там четыре цифры: 1207. Аня успела выполнить его поручение.
Через полчаса Гринев был уже на Киевском. Если Аня его сдала — он опять ничего не потеряет. Он ничего не может потерять с той поры, как ввязался в рискованную игру. Все, что ниже нуля, — ноль. А цифры отрицательные или мнимые — это от лукавого. В этой игре можно только победить. На то она и «манильская мясорубка».
Гринев тряхнул головой. Легкость образовалась в мыслях необыкновенная.
Посерьезнее бы.
Чемоданчик был что надо. При нем — план особняка. Крестиками помечены места тайников. Олег плюхнулся в такси и велел рулить в указанный адрес.
Возможно, там все и станет на свои места. Возможно, наоборот, на голову. А что делать, если с детства любимый фильм — про Айболита, спасавшего никому не нужных человекоподобных? Как сказал Чернов? «Люди... Лиши их правил, установлений, ритуалов... Что получится? Обезьяны на ниточках — вот кто такие люди!» Чернов — умный.
Вся штука в том, что и сам Гринев тоже — из них. Из людей. Что остается?
Играть по правилам и установлениям. Соблюдать ритуалы. Конфуций соблюдал. И убедил соблюдать всю Поднебесную. Итог? Родина чая живет, процветает и размножается. Даже при суровом ограничении рождаемости несколько десятилетий — самая многолюдная страна мира. И каждый четвертый землянин — китаец. Великая сила ритуалов. Нам бы так. Но мы — не китайцы. Как пелось в том же фильме...
«Нормальные герои всегда идут в обход». А может, это и есть извечный российский ритуал, а заодно и загадка русской души — создавать трудности, чтобы было что героически преодолевать? Ведь когда в обход, через дебри и буреломы, да с риском быть заломанным медведем, цель похода перестает быть существенной, настолько занимает сам процесс — выбраться, вырваться, выжить! «Конечная цель ничто, движение все». Эту мысль Лао-цзы приписал себе некогда теоретик коммунизма Эдуард Бернштейн, за что его и обозвали ревизионистом.
Вот еще одно человеческое: клеить ярлыки. Ценники. Каждый товар должен иметь свой ценник.
Олигарх. Депутат. Нардеп. Вождь. Ренегат. Ортодокс. Коммуняка. Работяга.
Бизнесвумен. Бюрократ. Пьяница. Герой Советского Союза. Наркоман. Ветеран.
Мать-одиночка. Бобыль. Авторитет. Вор. Партизан. Космополит, Двурушник. Мастер художественного слова. Инженер. Скандалист. Исполнительный. Клиент. Киллер.
Космонавт. Медведь.
«Конечная цель — ничто, движение — все».
— Приехали, — сообщил таксист, остановив машину у границы названного поселка. — Куда дальше?