Охота на мух. Вновь распятый
Шрифт:
Класс был разочарован. Так всем хотелось стать живыми свидетелями романтической истории, где от любви сходят с ума.
Никита улучил момент, когда возле Дели никого не оказалось, подошел к ней и ревниво спросил:
— Между вами действительно ничего не было?
— Никита! — взмолилась рассиявшая было Деля. — Ты хоть меня не мучай! Ты ведь знаешь, как я… — и она смущенно умолкла.
— Ты можешь доказать это! — Никита решил больше не ходить вокруг да около.
— Как? — испугалась Деля, испугалась по-настоящему, так как поняла, что жизнь ставит ее перед серьезным выбором.
— Для такого доказательства существует
— Быть твоей? — зарделась Деля.
— Да! — подтвердил Никита.
— Не торопи меня! — взмолилась Деля. — Я умоляю! Я решусь на это, только ты не торопи меня. Хорошо?
И Деля серьезно посмотрела в глаза Никите, так посмотрела, словно хотела заглянуть в самую бездну души. Но так ничего и не увидела. Все влюбленные слепы…
Илюша не принимал участия в шумных дебатах и дискуссиях на тему: «Лейли и Меджнун». У него была своя Лейли, хотя его самого Меджнуном назвать никак нельзя было, он сам был по уши влюблен в Валю и решительно не понимал, как это можно сойти с ума от любви, правда, он справедливо признавался себе, что неразделенной любви он пока не изведал.
Валя, преодолев природную женскую стыдливость, девичью застенчивость, стала выше пересуда: «что люди скажут», — и пригласила Илюшу сходить после уроков в кино. Она очень хотела побыть с ним наедине, вдвоем, а ждать, когда Илюша решится сделать это, первый шаг, пригласит хотя бы в кино, можно очень долго, может вся жизнь пройти так, в ожидании.
Они договорились встретиться у касс. На этом настояла Валя, ей от своего братца еще необходимо было улизнуть. Но она знала, как это лучше сделать: стоило ей начать учить Костю жизни, «пилить» его, как тот ровно через минуту словно включал третью скорость и уносился от своей попечительницы вдаль, не оглядываясь.
Так случилось и на этот раз. Только Валя пошла не домой, а свернула сразу в переулок, чтобы быстрее исчезнуть из поля зрения братца, если ему вдруг вздумается вернуться и сказать какую-нибудь гадость. Да и переулком можно было быстрее выйти к кинотеатру.
Илюша уже ждал ее с билетами в руке. Валя взглянула на него, и лицо ее окрасилось легким румянцем, щеки вспыхнули не иначе как от грешных мыслей. И она нежно, совсем по-женски, улыбнулась своему избраннику.
Как только погас свет в зале, Илюша, сам дивясь своей смелости, положил руку на руку Вали, а она лежала на ее ноге… О чем был фильм? Они не могли потом вспомнить даже названия, не говоря уж о более сложном, например, о содержании. Жар двух сплетенных рук наверняка повысил температуру в зале на пару градусов.
Первое прикосновение. Первое ощущение жгучей потребности в чьей-то любви, в ласках. Настоятельная необходимость видеть любимого человека, столь внезапно ставшего близким и родным, вызывает удивление, а где же ты был раньше, не проходит иногда это ощущение очень долго, иногда всю жизнь.
Выйдя из кинотеатра, они, не сговариваясь, выбрали окольный, самый дальний путь домой, через бульвар. Море уже штормило, и холодный ветер рвал ветки деревьев, сбивая с них почти что зеленую листву. Безлюдье было почти полным. Кому еще взбредет в голову, кроме влюбленных, которые греются от прикосновения и взглядов друг друга, гулять при пронизывающем северном норде, всосавшем в себя к тому же всю сырость Каспия.
Они шли молча, но молчат ведь не только оттого, что нечего сказать, но и оттого, что бывает
— Илюша! — прервала молчание Валя. — Старая карга сегодня утром внука своего ругала: «хитрый жиденок». Жид — это то же, что и еврей?
Старой каргой Валя называла свою соседку по коммунальной квартире, злющую старуху, злее не бывает.
Илюша усмехнулся:
— Это вообще-то по-польски, но в России стало употребляться в оскорбительном смысле, — пояснил Илюша. — Искаженное, как и немецкое «юде» от «иудей». Знаешь, когда несколько лет назад ввели паспорта, а в них графу «национальность», пятый пункт, один мой очень хороший знакомый, друг отца, решил пошутить и в анкете, в пятом пункте, написал «иудей» вместо «еврей». Получает паспорт, а в нем, в графе национальность, написано — «индей». Он на дыбы, что это за «индей» такой? Объяснил безграмотной паспортистке, что «иудей» — это то же самое, что «еврей». Та велела ему прийти на следующий день. Он пришел, и его увезли на карете «скорой помощи». В паспорте он прочел: «индей еврейский». Кто над кем пошутил?
Валя смеялась несколько минут, не могла остановиться, аж до слез. А Илюша любовался ею, и благодать владела его душою. Отсмеявшись, Валя неожиданно для себя спросила:
— А ты — еврей? Или — русский?
— Я так и знал, что ты спросишь об этом! — усмехнулся горько Илюша.
— Ну, правда! — извинительным тоном продолжила Валя. — Это из чисто женского любопытства. Мне же все равно, ты знаешь.
И она приблизилась так к Илюше, что взяла и неумело поцеловала его.
Молча они смотрели друг на друга, словно впереди у них была вечность. Чтобы скрыть смущение, Илюша стал рассуждать о том, к какому народу он принадлежит.
— Я сам давно думаю над этой проблемой: «Кто же я?» По еврейским законам я — русский, ибо «еврей» — ребенок, рожденный еврейской матерью и прошедший гиюр.
— А что это такое? — поинтересовалась Валя.
Илюше пришлось призадуматься: как пояснить Вале некоторые физиологические подробности.
— Соответствующий обряд! — пояснил Илюша, найдя благовоспитанную форму.
Но Валя кое-что слышала и об обрезании, почему и покраснела до цвета малины.
— А по русским? — спросила она, чтобы скрыть смущение.
— И по русским законам я — русский, — охотно пояснил Илюша, — потому что бабушка, мамина мама, меня тайком крестила во младенчестве, я очень сильно болел, она боялась, что умру нехристем и не попаду в рай.
— А почему тайком? — не поняла Валя.
— Родители партийные! — удивился ее вопросу Илья. — Оба… Но по обывательским законам я — еврей!
— Говорят, в Германии евреев преследуют… — тихо сказала Валя.
— Да, я слышал! — поддержал ее Илья. — Может, врут? У власти там социалистическая рабочая партия, флаг у них тоже красный, лишь в середине белый круг со свастикой…
— Ты мне так и не ответил, — вернулась к своему вопросу Валя, — кем ты себя считаешь? Меня обыватели не интересуют.
Илюша задумался.
— Я как-то написал стихотворение… — начал он.
— Как твой тезка, Эренбург? — перебила его Валя, вспомнив прочитанное Ильей стихотворение на одном из уроков.
— Тогда я его стихотворение не читал, — смутился Илья, — но получилось на ту же тему. Почти…
— Прочти! — сказала в рифму Валя и вновь радостно и весело рассмеялась.
Илья вызвал в памяти стихотворение и начал его читать: