Охота на мух. Вновь распятый
Шрифт:
— Даже родственник? — удивился комиссар. — Это что-то новое. Когда узнал?
— Пять минут назад! — ответил Пулат.
— Хорошо! — довольно кивнул головой комиссар. — Так вот повторяю: белого савана для Джебраилова бесплатно дать пока не могу.
— Я бы купил на свои деньги! — злобно усмехнулся Пулат.
— Может, и купишь! — глубокомысленно изрек комиссар. — Пакость хочешь ему сделать?
— Сколько хотите, столько и сделаю! — обрадовался Пулат.
— Тогда читай!
И комиссар протянул Пулату объяснительную записку Джебраилова. Пулат медленно и внимательно ее изучил и выразительно
— Не понял? — участливо спросил комиссар, уловив вопросительный взгляд Пулата.
— Понял: он хотел вас взять за горло! — опять злоба зазвучала в его голосе.
— Там есть интересная фраза, я ее еще подчеркнул: «ослепленный красотой вашей служанки, я не мог подозревать, что под ангельской внешностью таится враг народа…»
— Джебраилов еще и стихи пишет! — презрительно заметил Пулат. — «Низами Гянджеви» недоделанный!
— Он все еще один живет? — поинтересовался комиссар вскользь.
— А для чего он себе однокомнатную квартиру выхлопотал? — злобился Пулат. — Сказал, ишак, что жениться собирается, обманщик. Потаскун! Адат не чтит! Он же занимается высылкой семей арестованных. Вот он и пользуется. Кто в постели ему нравится, ту не высылает. А надоест или другая появится, арестовывает и высылает. Говорит: «Свято место пусто не бывает!»
— Вот мы ему это место и заполним! — усмехнулся комиссар. — У тебя есть ключи от его квартиры?
Капитан решил было возмутиться, обижаешь, мол, начальник. Но, увидев горящие глаза комиссара, согласно кивнул.
— Конечно, есть. Хотя, в принципе, мне ключи не нужны, я наизусть знаю все системы замков, любой открою… гвоздиком.
— Джебраилов сегодня вечером будет на совещании у Тагирова, — зашептал комиссар. — Слушай и запоминай!
И комиссар стал объяснять свой план Пулату…
Варвара, вернувшись с рынка, была ошеломлена, найдя на кухонном столе записку: «Я отпускаю тебя! Собери вещи и жди меня. Вернусь, выплачу то, что тебе причитается!»
— Ай да комиссар! — воскликнула Варя. — Такую стерву уломал!
Она даже сумки от продуктов разгружать не стала, так и бросила их на полу кухни в зимбилях, злорадно подумав: «Готовь теперь сама, шлюха!»
И поспешила собирать свои немногочисленные вещи, которые хозяйка ей дарила из своего поношенного или разонравившегося тряпья.
Звонок в дверь насторожил Варвару. Подкравшись на цыпочках к входной двери, она чуть-чуть приподняла заслонку в щели для газет и журналов и внимательно вгляделась в звонившего.
Это был Пулат. Варвара его несколько раз уже видела, он приезжал за комиссаром. Пулат вызывал у Варвары двойственное чувство: с одной стороны, невольное почтение своим горообразным видом, с другой стороны, какой-то леденящий ужас, посланец ада на земле, да и только.
Варвара, на всякий случай, спросила:
— Кто там?
— Открывайте, Варвара-ханум, вы меня хорошо разглядели! — ответил Пулат.
— Никого дома нет! — не сдавалась Варвара.
— Вай мей! А кто со мной говорит? Привидение? — шутил Пулат. — Вы мне нужны. Я от комиссара.
Делать было нечего. Варвара, хоть и боялась открывать дверь, все же открыла и впустила в дом Пулата.
— Чего
Пуще всего она боялась, что Пулат навяжется пить чай. И хоть никто пока еще не навязывался к ней «почаевничать», она все время была начеку, потому что хорошо помнила услышанную на базаре фразу от молодой женщины, разговаривавшей с подругой: «Все они начинают с чаепития, а затем тащат в постель!»
И Варвара от одной этой мысли сразу злобилась.
Но Пулат, заговорщически подмигнув Варе, протянул ей ключ и, понизив голос до шепота, сказал:
— Пир-баши, пять, квартира три. Первый этаж. Въедешь сегодня же, после семи, раньше не приходи. Ордер на заселение принесу завтра. А ты жди сегодня вечером гостя. Прибери, приготовь чего-нибудь. Вот, возьми деньги! Купишь еще бутылку коньяка. Бери только пять звезд. Хозяин любит.
И он протянул Варе пачку сторублевок. Затем, задержав ее руку, взявшую пачку купюр, бережно поднес своими огромными ручищами к своим губам, нежно и почтительно поцеловал и ушел, аккуратно, без стука, затворив за собой дверь.
Варвара стояла оцепенело, держа в одной руке ключ, а в другой деньги, столько денег она впервые в жизни видела, даже не говоря о том, что никогда не держала. Это было похоже на сон, но сон приятный, после которого мир перестает быть враждебным и появляется легкость в теле, словно крылья за спиной выросли.
На всякий случай, вдруг хозяйка вздумает обыскивать ее нехитрый скарб, Варвара спрятала деньги в лифчик, а в деньги завернула ключ.
И вовремя.
В замке двери послышался скрежет ключа, отпирающего дверь. Варя сообразила, что это может быть только Елена Владимировна, и быстренько прошмыгнула на кухню и стала разгружать зимбили, будто только что пришла с базара. Елена Владимировна за этим занятием ее и застала. Зыкнула злобно и ушла. А Варвара демонстративно повернулась к ней спиной, хотя и спиной она ощущала убийственность ее взгляда.
Скоро Елена Владимировна вернулась. Положила пачку сторублевок перед Варварой и прошипела:
— Плачу тебе со дня твоего совершеннолетия. По общепринятым нормам. И можешь убираться на все четыре стороны!
— Прямо сейчас? — опешила Варя.
— Да, прямо! — повысила голос хозяйка. — Надеюсь, ты столовое серебро не прихватила? И мои драгоценности?
— Проверьте! — обиделась до слез Варвара.
— И проверю! Нечего! — рявкнула на нее Елена Владимировна.
И она демонстративно прошла в комнатушку Варвары. Спрятав деньги в карман, хотя очень хотелось отправить их тоже за лифчик, после секундного замешательства проследовала за хозяйкой и Варвара.
«А то еще, чего доброго, подложит что-нибудь!»
Но Елена Владимировна, начав энергично копаться в Вариных вещах, неожиданно расплакалась и села на Варину кровать. Она сама удивилась своим слезам, градом посыпавшимся из глаз, слабости чувств. А Варвара так просто не поверила тому, что видит.
— Дурочка! — взволнованно сказала Елена Владимировна. — Пропадешь без меня! Привыкла я к тебе, глупой, тяжело расставаться.
В ней таилась тоска по умершей в младенчестве дочери, эту тоску как-то утоляла Варвара, а теперь Елена Владимировна чувствовала, словно она вновь теряет дочь.