Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб
Шрифт:
К Шерхорну направили специалиста по быстрому развертыванию взлетно-посадочных полос в полевых условиях. Но едва начались подготовительные работы, как русские мощным ударом с воздуха сделали выбранное место непригодным (ибо отряда Шерхорна в природе не существовало, и некого было чекистам эвакуировать – не отправлять же в Германию, под видом шерхорновцев, бойцов ОМСБОН и немцев-антифашистов, предварительно изранив их, чтобы обмануть людей Скорцени? – Б. С.). Пришлось изыскивать другой способ. После переговоров с Шерхорном решили, что отряду следует покинуть обнаруженный лагерь и совершить 250-километровый переход на север. Там, в окрестностях Дюнабурга (Даугавпилс), что возле прежней русско-латвийской границы, находилось несколько озер,
Проделать столь долгий путь в тылу врага – дело непростое. Шерхорн предложил разделить отряд на две маршевые колонны. Первой, под командованием моего аспиранта С., надлежало идти прямо на север, выполняя роль разведывательного авангарда. Вторая, под командованием Шерхорна, должна была идти параллельным курсом, но немного сзади. Следовало снабдить людей теплой одеждой и прочими необходимыми материалами. Для двух тысяч человек такая операция требовала огромного количества вылетов. Мы послали им девять передатчиков, чтобы при вынужденном дроблении отряда каждая часть имела связь с другими и с нами.
Поздней осенью 1944 года колонны медленно потянулись на север. Русских телег было мало, на них с трудом уместили больных и раненых. Кто мог, шел пешком. Переход оказался намного более длительным, чем мы предполагали. В среднем за день преодолевали 8-12 километров. Шерхорн был вынужден то и дело останавливать отряд для отдыха на день-другой, и тогда за неделю не удавалось пройти и сорока километров. С другой стороны, не обходилось без кровопролитных схваток с русскими военными патрулями, число погибших и раненых росло с каждым днем, и темп продвижения естественно, снижался. Мало-помалу все мы, успевшие хорошо узнать русских, теряли последние надежды. Шансы Шерхорна на возвращение в Германию были до ужаса малы.
По мере продвижения отряда к линии фронта маршрут самолетов снабжения укорачивался, но определить место выброски становилось труднее. По радио мы старались уточнить их координаты на карте, испещренной разными значками. Несмотря на предосторожности, несметное число тюков и контейнеров попало в руки русской милиции, которая, надо отдать ей должное, справлялась со своей задачей (можно сказать, отбивая хлеб и тушенку у людей Судоплатова, задействованных в операции «Березино». – Б. С.). Но даже не это было нашей главной заботой. С каждой неделей количество горючего, выделенного 200-й эскадрилье, неизменно сокращалось, тогда как наши потребности в нем отнюдь не уменьшались. Время от времени мне удавалось в виде исключения урвать дополнительные 45 тонн, но каждая новая просьба наталкивалась на все большие трудности. Несмотря на отчаянные мольбы Шерхорна, пришлось сократить число вылетов самолетов снабжения. Думаю, ни Шерхорн, ни его солдаты, в невероятно сложных условиях пробиравшиеся через русские леса, не в состоянии были понять наши проблемы (чекисты их совсем не понимали. – Б. С.). Чтобы поддержать их дух, их веру в наше стремление помочь всеми имеющимися у нас средствами, я на каждом радиосеансе старался выказать неизменный оптимизм.
В феврале 1945 года мне самому пришлось командовать дивизией на Восточном фронте. Отбивая яростные атаки врага, я не упускаю из вида наши «особые миссии». Сообщения, все еще регулярно приходившие от Шерхорна, были полны отчаяния: «Высылайте самолеты… Помогите нам… Не забывайте нас…» (Я не знаю, кто составлял тексты радиограмм от имени Шерхорна – сам Судоплатов, его подчиненные Маклярский и Эйтингон или кто-то другой, но можно с уверенностью сказать: в авторе этих страстных призывов погиб настоящий драматург; впрочем, Маклярский после войны стал киносценаристом. – Б. С.) Единственная хорошая весть: Шерхорн встретил группу П., первую из четырех заброшенных групп, которую считали бесследно сгинувшей в августе 1944 года. В дальнейшем содержание радиосообщений стало для меня сплошной пыткой. Мы
К концу февраля нам перестали выделять горючее. При одной лишь мысли об огромных его запасах, захваченных противником в ходе наступления, меня охватывало бешенство. На каждом из аэродромов Вартегау (территория Польши в районе реки Варты, присоединенная к Рейху. – Б. С.), занятых русскими, имелось по несколько сот тонн авиационного горючего!
Двадцать седьмого февраля аспирант С. прислал нам следующее сообщение: «Отряд прибыл в намеченный район возле озер. Без немедленной поддержки умрем от голода. Можете ли вы нас забрать?»(Очевидно, руководители операции «Березино» уже собирались ее свернуть, но рассчитывали под занавес разжиться парой-тройкой немецких транспортных самолетов, однако острая нехватка топлива у люфтваффе помешала им осуществить этот план. – Б. С.)
По мере расходования элементов питания передатчика призывы о помощи становились все более настойчивыми, а мы уже не в силах были помочь. В конце С. просил доставить хотя бы батареи для передатчика (чтобы не расходовать на радиоигру советские элементы питания, которые у наших были в дефиците. – Б. С.): «Мы больше ничего не просим… только говорить с вами… только слышать вас».
Крах и невероятный хаос, поразивший многие службы, окончательно добили нас. Не могло быть и речи о вылете самолета с помощью для несчастных, тем более об их эвакуации.
И все равно наши радисты ночи напролет не снимали наушников. Порой им удавалось засечь переговоры групп Шерхорна между собой, порой до нас долетали их отчаянные мольбы. Затем, после 8 мая, ничто долее не нарушало молчание в эфире. Шерхорн не отвечал. Операция «Браконьер» окончилась безрезультатно».
Конечно, если бы операция «Березино» привела к захвату Отто Скорцени, Судоплатов мог бы рассчитывать на Золотую Звезду Героя, а остальные ее участники – смело готовить дырочки на мундирах для новых орденов. Однако сам Скорцени в мемуарах ничего не говорит о своем намерении побывать у Шерхорна. Да и что ему там было делать? Ведь Скорцени не был ни врачом, ни специалистом по обустройству полевых аэродромов, а убивать или похищать кого-либо из врагов на этот раз не требовалось.
Снабжение «отряда Шерхорна» в необходимом объеме наладить не удалось, потому что к концу 1944 года англо-американская-авиация практически полностью уничтожила немецкие заводы по производству синтетического бензина, и самолеты люфтваффе оказались прикованными к земле. Когда после февраля 1945-го связь с Шерхорном прервалась, Скорцени обещал Рыцарский крест тому из своих людей, кто ее восстановит. И один из его агентов незадолго до конца войны прислал радиограмму от Шерхорна (вернее, из советского лагеря для военнопленных), заслужив тем самым высшую награду Рейха перед самой капитуляцией вермахта.
Скорцени, Гудериан и прочие руководители германской армии видели в случае с Шерхорном сильное средство укрепить моральный дух войск. По большому счету им было не так уж важно, существует ли отряд Генриха Шерхорна в действительности или во всем с самого начала выдуман чекистами. В любом случае полковник-герой выполнял отведенную ему роль в поддержании надежды на лучший исход войны у генералов, офицеров и солдат вермахта.
Ну а советское Верховное Командование в конце концов поняло, что овчинка выделки не стоит: повторять опыт с «партизанами фюрера» сложно, накладно и бессмысленно, поскольку советская сторона в лучшем случае остается, как говорится, «при своих» и, что уже нехорошо, способствует укреплению боевого духа противника. Так что награждать Судоплатова, Маклярского, Эйтингона и прочих было действительно не за что. И зря Павел Анатольевич обижался.